вот почему бесится – все должны ждать друг друга, не выходить из столовой поодиночке. А Юбка, наверное, посмолить хотел выйти, а мы не дали.
– Че сразу дебил, – отбрасывает сальную челку, кривится, – не, правда. Я ждал, ждал. Пять ложек сахара в стакане размешал.
– Куда тебе столько?
– А вот тебя угостить. Хочешь?
Юбка вдруг поворачивается и протягивает влажный склизкий стакан с мутной водой – не Лене, мне.
– Будешь пить?
– Отвали.
Он ржет, оглядывается на пацанов. Среди них и Муха. На меня не смотрит.
– Не пей, он туда нахаркал, наверное.
Лена волнуется, думает, я совсем без мозгов.
Тут они еще громче ржать стали, а Ленка улыбнулась – не должна была, она же со мной живет, она же клубничный блеск для губ предлагала, а я собиралась взять – на вечер, к дискотеке.
– Пей, говорю, полезное, – скалится Юбка, – только гляди, чтобы не стошнило.
Ржут кругом, хотя верю, что не знают, о чем он. Он Юбка давно – не просто так. В самый первый день появился в широких рэперских штанах, и Алевтина, увидев его, воскликнула – ну надо же, настоящая юбка! Больше не надевал никогда, но кликуха пристала, не отдерешь. Он один раз даже плакал.
– Да пошел ты!
Он тычет в нос мерзким стаканом, не отходит. Тогда, выставив ладонь вперед, резко толкаю стакан – и вот уже Юбка орет в мокрой футболке.
– Ты дура больная! Мне переодеться не во что!
– И хрен с тобой, сам свою мерзость жри.
Он отходит к пацанам, те над ним заливаются – он и правда весь мокрый, спереди футболка к телу пристала.
– Так уж и не во что. В одной футболке приехал?
Что-то и жалко стало его, Юбку. Может, и не харкал он туда, а это Лена придумала…
Но он как-то глядит исподлобья, выплевывает сквозь зубы – зараза, быстро выходит из столовой. А Муха еще до этого исчез, не заметила, когда точно.
Конопля нервная стала, говорит кто-то из пацанов, на людей кидается. Но никто не заступился, не сказал. Мы сели с Леной одни, последние, пододвинули к себе тарелки с остывшей кашей.
– Он это тебе припомнит, – говорит Лена, но словно бы с уважением, не просто так, – я сама видела, как он одного пацана в туалете выслеживал. Это того, который первым про Юбку заорал, потом привыкли, но тогда…
Не так уж стыдно быть Юбкой.
Я бы и не сказала ничего, не обиделась.
Заходит Хавроновна, огромная и белая, она завхоз у нас вообще-то, но занимается всем подряд, осматривает место преступления – стакан на полу, вода пролита, сахар горкой лежит, потому как Юбка опрокинул, а больше никого, только мы с Ленкой, и мы виноваты.
У нее глаза черные, и под глазами – черное, черный карандаш.
Кажется –
