как и Соня. Я уважаю точные науки, но вот уделять им должного времени не получается, мешает лень. Однако ж, мои скромные способности позволяют держаться среди хорошистов, а выше я и не стремлюсь, что не может не злить маму. Она считает, что меня у науки отняла любовь глупая подростковая и ни к чему не приводящая. Я так не считаю, но маму не переубедить, она-то помнит, что когда-то я училась лучше.
А любовь моя, собственно, не столь великая. Просто мальчик из параллельного класса – Шолохов Максим. По внешним данным, он больше бы подошел Соне, которая, кстати, никогда и ни с кем не встречалась. Он голубоглазый и светловолосый, среднего роста, активно занимается спортом, уважает механику и имеет много друзей.
Среди прочего, хочется заметить, что он не просто мой первый парень, он мой первый мужчина, да и я первая у него, хотя он никогда в этом не сознается. По большей части мы встречаемся в школе и в лучшем случае, поцелуемся где-нибудь под лестницей, во избежании посторонних глаз. Подобные отношения устраивают нас обоих, потому как, не отвлекают от факультативов и прочих занятий. Вот и нет стремления ничего менять. Да и стоит ли?
Для моих родителей, например, вообще неприемлем тот факт, что я с кем-то встречаюсь, все равно с кем. Потому, когда изредка Макс заходит за мной, дабы пригласить на прогулку, или на дискотеку, мама каждый раз делает вид, что видит его впервые. Отец же ведет себя более адекватно, даже руку ему жмет, но вот смотрит при этом так, словно старается прочесть мысли.
Его родители в этом смысле более похожи на нормальных, потому как приветливы и добры ко мне, по крайней мере, с виду. И вообще мне кажется, что я им нравлюсь. Почему бы и нет. У них уже есть двое взрослых дочерей, живущих отдельно. Одна в браке и ждет ребенка, вторая учится в институте в городе Воронеже.
Весь учебный день я думала о том, что произошло прошлой ночью. Хорошо, что сегодня учителя меня решили не спрашивать, вполне могла схлопотать пару элегантных стройных птиц в свой дневник, за невнимательность.
Соня сразу обратила внимание на мое настроение и старалась не докучать школьными новостями.
В перерыве между последними уроками, я все же решила поведать ей о причине своей апатии. Та долго хлопала огромными ресницами, в изумлении глядя на меня, открыв рот и не говоря ни слова. Она, конечно, знает об этой моей «хвори», не раз мы вместе смеялись над рассказами мамы о моих «похождениях». Тогда, это забавляло подругу, не более. Она никогда не считала лунатизм полноценной болезнью, а теперь… просто не находила слов. Чтобы усвоить все сказанное мною, ей понадобилось, по крайней мере, минуты три-четыре. А как только она смогла говорить, предложения по предотвращению последующих моих походов, посыпались из ее рта, как из рога изобилия. Первым ее предложением было – соорудить баррикады вокруг кровати, дабы отрезать путь. Вторым – намочить прикроватный коврик, холодная мокрая материя, по ее мнению, могла поспособствовать пробуждению.
