Глебу всё меньше и меньше. Но он тут же задавил в себе это мгновенное чувство – пан Адам отзывался о Кароляке хорошо, значит, его, Глеба, впечатления – дело десятое. Наносное. То, что должно исчезнуть при дальнейшем знакомстве.
По лестнице поднимались не спеша.
– Мы не позвонили в дверь, – вспомнил вдруг Глеб, приостанавливаясь на очередной ступеньке, но Кароляк только отмахнулся:
– Не надо. Пан Юзеф не любит церемоний и всегда настаивает, чтобы заходили попросту.
– Пан Юзеф – интересный человек, – сказал Глеб задумчиво, вспоминая знакомство с Олешкевичем в салоне Марии Шимановской.
– Чрезвычайно, – охотно согласился Габриэль, и на этот раз в его улыбки не было ни тени насмешки, так не нравившейся Невзоровичу. – Ты, наверное, не слышал, но он предсказал наводнение, то самое, время которого ты со своими друзьями-москалями совершили столько подвигов.
Насмешка проснулась опять, но на этот раз она была незлая, и Глеб не стал обижаться. Да и к чему – не хотел же ведь Габриэль на самом деле посмеяться над ним или его оскорбить. Не с чего же?
– Каким образом? – несколько оторопело спросил Глеб, пытаясь догнать широко шагавшего со ступеньки на ступеньку Габриэля. Тот в ответ только молча пожал плечами – должно быть, и сам не знал, каким образом Олешкевичу удалось такое.
В бельэтаже Кароляк остановился перед тяжёлой даже на вид дверью в квартиру, поджидая чуть отставшего от него Невзоровича и предупредил вполголоса:
– Только ничему не удивляйся… так надо.
– Чему? – не понял Невзорович.
– Поймёшь, – опять сказал Кароляк, отворяя дверь. Мелодично звякнул колокольчик, Глеб перешагнул порог вслед за Габриэлем и оказался в просторной прихожей с арабской росписью на белёных стенах.
И едва не зажал нос.
По всей квартире слоями густо плавал острый запах, тот самый, который так поразил Глеба в салоне Шимановской – так пахло тогда от Олешкевича, но сейчас запах был гораздо сильнее. Глеб покосился на Габриэля, но лицо приятеля было невозмутимым, хоть и нос сам по себе, против воли, чуть морщился – запах Кароляку был неприятен, но явно привычен.
И тут Глеб догадался.
Котёнок!
Но сказать он ничего не успел.
Отворилась дверь в боковушку, и в прихожей возникла женщина – ширококостная, тучная и низкорослая, в неряшливо перевязанном под грудью салопе10 и потрёпанном переднике, с несколькими седыми волосками над верхней губой и тёмно-малиновой бородавкой на полной левой щеке.
Экономка?
– А, пан Гавриил – приветливо протянула она по-русски хриплым, почти мужским голосом. – Добро пожаловать, добро пожаловать. И незнакомый панич…
Экономка вопросительно уставилась на Глеба водянисто-голубыми глазами, одновременно ухитрившись принять сброшенную Кароляком ей на руки крылатку.
– Здравствуй, Фёкла, – приветливо сказал Габриэль,
Салоп – верхняя женская одежда, широкая длинная накидка с прорезами для рук или с небольшими рукавами; скреплялась лентами или шнурами.
