Зато сегодня я…
– Ну и хоромы у тебя, – перебил он.
– Что?
– Столько народу осталось ни с чем, а ты тут в роскоши купаешься, цела и невредима.
– Я же с детства тут живу. Считай, одна, только няньки, компаньонки да гувернантки меняются, которых родители нанимали меня воспитывать.
Она осеклась, поняв, как это прозвучало словно из уст избалованной наследницы знатного рода, которой она зарекалась стать. Жером прав – жить в такой роскоши большое везение.
– Извини. Я не это хотела сказать.
Жером наконец сдвинулся с места и подошел к небольшому журнальному столику рядом с диваном. Взял номер журнала «Сигнал» и принялся внимательно разглядывать.
– Надо же, ты и подписку продлеваешь, – не глядя на нее, холодно процедил он.
Потом бросил журнал и взял черно-белый снимок в рамке, с которого глядел немецкий офицер в форме Первой мировой.
– Родственник?
Эстель опешила. Да как он мог подумать, что она…
– Хотя какая разница, – не дожидаясь ответа, добавил он и небрежно поставил снимок обратно.
Тот зашатался и упал лицом вниз. Жером не стал его поднимать, а подошел к камину, глядя на висевшую над ним картину.
– Эта картина символизирует предательство?
Эстель замерла от неожиданности, но вскоре подошла к нему и тоже всмотрелась в полотно, на котором была изображена прекрасная девушка с обреченно-покорным выражением на лице, обрамленном развевающимися золотистыми локонами, вскинутыми в мольбе руками и выбившейся из-под синей туники грудью. Рядом с ней два солдата, один ее держит, а другой уже занес кинжал, чтобы пронзить ей сердце. Пожилая женщина в отчаянии тянет руки к дочери, пытаясь остановить неизбежное.
– Не совсем предательство. Это работа Шарля Лебрена, называется «Пожертвование Поликсены», – объяснила она Жерому. – Ее приносят в жертву, чтобы умилостивить дух Ахилла. Художник стал придворным живописцем Людовика Четырнадцатого. Наверное, мама только поэтому ее купила и велела повесить здесь…
– Алар, я понимаю, когда приходится выбирать, как пережить эту войну, каждый решает сам, но такого я от тебя не ожидал, – по-прежнему не глядя на нее, тихо перебил он. – Надеялся, что после всего пережитого ты на нашей стороне.
– Что?
– Хотя бы обещай, что не выдашь Вивьен.
Эстель отпрянула.
– Боже мой. Ты что, решил, что я с ними заодно?
– А разве нет?
– Да нет же! – прохрипела она. – Как ты мог такое подумать?
– А что я должен думать, глядя на эту квартиру? Алар, тот, кто ведет двойную игру, никогда не победит.
Эстель пронзила его гневным взглядом, чувствуя, как от вскипающей ярости застучало в висках.
– Давай-ка я тебе кое-что покажу.
Она резко развернулась и, не дожидаясь ответа, направилась в спальню, где так же привычно проверила,
