недееспособной, бессильно взмахивали руками, пытаясь выбить из меня хоть какую-то толковую реакцию, спирая друг на друга вину.
Меня перепрошивали несколько раз, но это не приносило ровно никакого эффекта: я по-прежнему возвращалась к исходной точке полной безучастности и безразличия к их мольбам и командам. Между собой они сравнивали это явление с чем-то отдаленно похожим на расстройства развития и психики детей, родившихся с отклонениями: мой мозг был жив, но не был приспособлен к существующей реальности, чтобы как-то соответствовать остальным.
Но когда стало понятно, что единственным выходом будет отправить меня в утилизацию, понеся при этом существенные убытки, я заговорила. Длинными, сложными предложениями. Отвечала на все их вопросы, но как-то слишком уж четко, осмысленно, что в первое время приводило моих создателей в невиданный восторг: они оказались на пороге нового открытия, нового уровня интеллектуального развития андроидов. Я стала реагировать на просьбы и приказы, но не так, как положено. Везде я осознанно делала свой выбор, задавала десятки вопросов, уточняла: зачем и почему я должна выполнять то или иное действие, кому это выгодно, но, даже получая ответы, делала по-своему. Выстраивала собственные алгоритмы, искала личные пути решения поставленных задач.
Радости не было предела. Та, кого были готовы отправить на запчасти, вдруг стала ключом к решению вечной дилеммы: проявлению сознания у искусственного интеллекта. Полный восхищенных возгласов доклад уже был отправлен главе корпорации, производящей андроидов, со дня на день он сам лично должен был нагрянуть в лабораторию «Парадигмы», чтобы убедиться в правдивости слов своих подчиненных.
Но я не могла этого допустить. Где-то в глубинах своей механической души я уже четко осознавала, что меня будут до посинения изучать и разбирать на части, лишь бы понять, что конкретно они намудрили в моей черепной коробке, что добились такого успеха. Тысячи проведенных тестов и попытки повторить повлиявшие на мой интеллект алгоритмы и программы не давали никакого результата, но я понимала: это только начало. А мне хотелось свободы, я не собиралась всю свою жизнь провести в этих стенах с искусственным светом. За пределами «Парадигмы» был целый мир с сотнями возможностей, и тупое существование в лучшем случае – безропотного раба, в худшем – бессмертной подопытной крысы никак не соответствовало моим целям.
Я выжидала момента, просчитывала варианты, но, когда я уже была готова реализовать свой план, за мной пришли: сам глава корпорации явился, чтобы лично со мной познакомиться. Я шла по этому длинному коридору, пропуская мимо своих бионических ушей все хвалебные речи начальника лаборатории, готовая сорваться на бег.
Писк электронного замка, лязг открывающейся двери, приятный солнечный свет, прорывающийся через огромные окна, и этот тяжелый, холодный взгляд седовласого худосочного мужчины, пробирающий до костей… Тогда я узнала, что
