фразу: «На хрен он тебе нужен?».
Фах обязан был встать как лист перед травой. Этот разговорный пинг-понг проходил за вечер несколько циклов и заканчивался полным изнеможением всех сторон. Через пару лет Фах так устал от Барина, что принял решение сдаться властям. Депортацию, которой он радовался до слез, бедный Фахриддин воспринял как медаль за доблестный труд!
Вечером пришедший на банную тусу Филя между прочим спросил таджика: «Ну что, Фах? Кирдык бледнолицым?».
Услышав эти слова, Барин поднял упитанный кулак.
– Трепещите, демоны! Процесс экзорцизма начался!» – уверенно пообещал он.
И обещание исполнил, напоследок вдоволь напившись таджикской крови. Он заставил Фаха играть роль «черного копателя» в авантюрной игре, которая поставила жирную точку на каких-либо интеллектуальных устремлениях и латентно обозначила новую психологическую жертву. Звали жертву Кирилл, и она была единственным сыном Барина. Характер сына от отцовского отличался. Кирилл был порывист и ласков, как апрельский ветерок, и на первых порах стал добровольным соавтором папенькиной игры. Но папенька был строптив и непредсказуем, и однажды «капкан с грохотом захлопнулся».
Каждый выходной Барин, его сын Кирилл и Афганыч выстраивались «свиньей» и прочесывали местные кущи в поисках клада. Они брели с металлоискателем по лесу и чутко прислушивались к малейшему шороху. За ними с лопатой наготове крался на цыпочках Фахриддин. Как только раздавалось заветное «дзинь», Фах бросался на обозначенную точку и яростно копал.
Клад был настолько мизерабельным, что в полную силу утеха никак не удавалась. Барин начал подозревать в провале конечное звено забавы – Фаха. Он пристально приглядывался к компании в поисках «импортозамещения».
– Кирюх, помоги-ка ему! – сидя на пне, однажды вдруг задумчиво произнес Барин.
Острая догадка пригвоздила Кирилла к лесной тропинке, но было поздно. Паровоз уже снес Анну Каренину.
Барин ловко выстроил дальнейшую хозяйственную программу. Что-что, а уж строить он точно умел! Чаще всего «враждебные вихри» барских настроений веяли над всеми, кто когда-либо на него работал, и заканчивались либо побегом, либо увольнением. Кроме «ампутированных» бригад всех мастей, Фаха и других «лентяев», в конце концов строгой процедуры не выдержала и единственная работавшая у него женщина – садовница Татьяна. Таня тоже имела гордость. Она, не раз страдавшая в местных транспортных авариях, эту – эмоциональную – не сдюжила. Ее провинциальный мирок не сумел прорасти в барскую виртуальную реальность, а попросту – бешеное Танино терпение на хрен лопнуло.
Буря грянула внезапно. Таня посадила цветы не по ранжиру. Разброд в цветочных рядах заставил Барина взвиться огненным столбом и испепелить Танино самолюбие. Кульминации драмы садовница ждать не стала: она молча сорвала с головы бандану, швырнула тяпку и выдворилась за калитку. Отойдя на безопасную дистанцию, Таня с негодованием
