поздравляю вас, королевна. – Я смогла произнести это ровно и безмятежно, хотя внутри у меня холодок царапал ребра. Словно выдуманные чудища из темной внутренней чащи обрели настоящие когти и спешили вырваться наружу.
Элеанор же улыбалась, ничего не замечая, кроме себя, своей красоты и своего сияния. О, она так любила себя, что легко купилась на пару льстивых слов. То ли глупая, то ли наивная, то ли слепая.
– Я уверена, что ты мне понравишься, – проворковала она, отворачиваясь к зеркалу. Отражение ее, окруженное ореолом свечей, казалось ярким, отчетливым, настоящим даже в мутной истертой амальгаме. Мое же отражение за ее спиной так и осталось смутной тенью, размытым и нечетким силуэтом, словно призрак бессонной ночи.
И потому я особенно отчетливо ощущала фальшь в будущей королевне, ее манящую и лживую эфемерность, как у огонька над самой гиблой топью.
Конечно же, даже самые ужасные и неприглядные слухи и сплетни врали о невесте младшего королевича.
Она оказалась еще хуже.
Не было в ней ничего, кроме свежести, красоты и приторной волшбы, что наполняла ее пустую, истощенную гордыней душу. Вот только не Элеанор чарами окутала Гленна и не Элеанор чарами увенчала себя.
А значит, и в королевском дворце не скрыться мне от мести добрых соседей.
6
Время тянулось, словно нить из-под ловких пальцев умелой пряхи – гладкая, ровная, непрерывная. Год катился к Йолю; самые черные, самые тихие дни сменялись убийственно холодными ночами. Серебряные иголочки морозного узора еще до полуночи оставляли следы-рисунки на окнах. Иногда я просыпалась достаточно рано, чтобы поймать редкие моменты тишины и снегопада. Парк укрывался снежной вуалью, словно пытался скрыть под ней мертвую осеннюю наготу.
Я всей сутью врастала в это хрупкое безмолвие и равновесие, вспоминала дом, и сад, и как хрустит под башмачками сахарная глазурь первого снега на серой траве. Я многое отдала бы, чтобы выйти в королевский парк и изучить его в одиночестве – его дорожки и тупики, тайные тропы, старые деревья и похороненные среди их корней секреты.
Но я задергивала шторы и уходила прочь, почти уже ни о чем не жалея. Меня ждала Элеанор.
Заслужить довольную улыбку королевны оказалось до смешного легко: пара поклонов, лесть и согласие со всеми ее словами. Неужели никто во дворце не нашел в себе силы перебороть гордыню, забыть про честь ради исполнения королевской воли?
Или ни король, ни наследник не открыли никому своей неприязни к Элеанор?
– Старший королевич, ну этот… Рэндалл, – сказала она однажды утром, когда я перевивала ее тяжелые косы нитками жемчуга, – он, похоже, слишком часто отирается рядом с моими покоями. Особенно в часы, когда ты со мною. Уж не очаровала ли ты его, моя Джанет?
Я сосредоточилась на движении пальцев, на чередовании прядей и нитей, и лишь потому смогла ответить ровно и спокойно:
– Тебе ли не знать, королевна,
