нечто такое, что порождало радость? Позже я учила в школе немецкий и испанский, а гораздо позже не на шутку увлеклась русским, но это совсем другая история[5]. И все же французский стал моей первой любовью, мне удалось изучить его достаточно хорошо, чтобы бегло говорить на нем и сейчас, спустя тридцать лет с моего первого урока и без регулярной практики. Французский постоянно присутствовал в моей жизни. Он стал частью меня. Возможность погружаться в книги, упоминаемые на этих страницах, и таким образом поддерживать жизнь в этой части моего существа оказалась великолепным подспорьем, которое помогало мне принимать свои взлеты и падения.
Но французы есть французы, и потому я подозреваю, что их литература вовсе не случайно столь многозначительна и судьбоносна. В конце концов, они заявляют о своих правах на множество важных вещей, имеющих куда большее значение, чем вино, сыр и секс. (А французы действительно заявляют о своих правах на эти вещи – и заявляют решительно, словно бы именно они и только они их придумали.) Годами французы утверждают, что у них самый прекрасный и самый выразительный язык, что им свойственна величайшая ясность мысли в человеческой истории, а еще, конечно, что именно они больше других предрасположены испытывать радость. Они описывают все это в мельчайших подробностях словами Вольтера, Руссо, Декарта и Монтеня. Но здесь достаточно и нескольких слов: «французский» – значит «лучший».
Интересно, не эта ли уверенность – даже заносчивость, если совсем честно, – привлекла меня к французскому языку, а вместе с ним и к французской литературе? Мышление французов не лишено тщеславия, которое не свойственно другим культурам. Если вы жаждете радости, чуда, счастья, жизни и света, то искать эти трудноуловимые вещи лучше в таком месте, которое, кажется, и правда знает, что делает, и где люди не боятся сообщать всем, что прекрасно знают, что делают, и очень счастливы заниматься именно этим. Французы никогда не стеснялись об этом заявлять. Разумеется, огромная жизнеутверждающая радость и élan («размах») есть также в жизни многих, многих других культур. Но будем честны. Если даже слова для обозначения этих вещей принадлежат французам, нам придется признать, что им удалось обогнать всех нас еще до начала гонки.
Почему я выбрала для своей книги именно эти произведения? И почему обошла вниманием Руссо, Вольтера, Бодлера, Нерваля, Аполлинера и любого другого вашего любимого писателя? У меня нет четкого ответа на эти вопросы. Здесь собраны лишь те писатели и произведения, которые мне особенно интересны, хорошо знакомы и которые мне хотелось перечитать. Об одних я узнала случайно, с другими меня кто-то познакомил – так, Мопассана нам читал на уроках мой школьный учитель французского языка мистер Харли. Другие стояли особняком в списке обязательной литературы в университете, некоторых я обнаружила позже. Упоминаемые на этих страницах произведения составляют, так сказать, костяк базового и банального введения
См. книгу «Саморазвитие по Толстому. Жизненные уроки из 11 произведений русских классиков».
