Доброе утро. Я доктор Эдсхед, спасибо что решили…
– Тони, – перебил меня пациент хриплым голосом.
Это было несколько грубовато. В голосе больного, как мне показалось, прозвучали нотки беспокойства. Он позволил проводить себя к стулу у окна, после чего опустился на него и устроился в удобной позе, избегая зрительного контакта со мной. Когда человек избегает вcтречаться с другими людьми взглядом, это помогает ему снять напряжение в первые секунды знакомства. Я ни от кого не жду в такие моменты взгляда прямо в глаза. Но в то же время я знала, что Тони, до того как его осудили, работал официантом, а значит, ему часто приходилось встречаться взглядом с незнакомцами. У меня невольно мелькнула мысль о том, удавалось ли ему собирать с клиентов хорошие чаевые. Был ли он любезен с ними? А со своими жертвами? Я понимала, что, общаясь со мной, он, возможно, попытается пустить в ход все свое обаяние.
Я начала с рассказа об основных принципах психотерапии, проводимой в лечебных учреждениях строгого режима. Главным из них был принцип, согласно которому пациент может рассчитывать на конфиденциальность общения между ним и врачом. Однако инструкция строжайше предписывала, что в том случае, если пациент расскажет мне нечто такое, что таит в себе риск для него самого или для других, я должна поделиться этой информацией с сотрудниками, ухаживающими за пациентами и контактирующими с ним. Моя работа с Тони должна была стать частью общего процесса ухода и лечения, которые осуществляли сотрудники больницы. Предполагалось, что я буду чем-то вроде связующего звена между работниками больницы, регулярно общающимися с Тони, – санитарами и медсестрами, психологом, проводящим сеансы групповой терапии, а также психиатром, осуществляющим общий надзор за процессом его лечения. Такая система должна была обеспечить безопасность и непрерывность процесса. Я сообщила Тони, что наша с ним встреча продлится пятьдесят минут и нам придется придерживаться этого правила всякий раз, когда мы будем общаться.
Я стараюсь вписываться в эти рамки – пусть даже психиатрические больницы очень сильно отличаются от комфортабельных комнат Зигмунда Фрейда для консультаций. Это он в свое время ввел в практику пятидесятиминутный сеанс общения, или так называемый терапевтический час, – возможно, потому, что его пациентам не надо было проводить по десять минут в комнате ожидания. Или по той причине, что ему требовался небольшой перерыв между двумя сеансами. В отличие от Фрейда и большинства других психотерапевтов, занимающихся частной практикой, мне не приходится принимать больных одного за другим практически без пауз. Отчасти потому, что каждый сеанс должен быть сразу же детально задокументирован, отчасти по той причине, что мне необходимо все согласовать с моими коллегами, которые тоже работают с данным конкретным пациентом. К моменту моего знакомства с Тони я уже знала, что первые пять или десять минут после сеанса просто бесценны с той точки
