БМП, чтобы случайно не задеть линии электропередачи. Недолго ехали по какой-то улице и после перекрёстка с другой, широкой, наверное, главной в городе улицей, стали видны последствия взрыва – дорога усыпана битым кирпичом, шифером, камнями, пылью. Кругом плачущие люди, некоторые из них, казалось, просто обезумели от горя. Какие-то люди издали грозили нам кулаками, как будто из-нас был этот взрыв, какие-то, наоборот, тянули к нам руки помощи и взывали к справедливости, хотя как мы сейчас могли восстановить справедливость для них? У тех из них, кто просил нас об отмщении, погибли близкие люди, а мы могли пока лишь просто сидеть на броне и созерцать это ужасное зрелище.
Полковник Баранов более часа был в специально организованном штабе, вышел оттуда, как всегда, суровый, задумчивый, сел на броню нашей бэрээмки и мы покинули город.
Из-за теракта наблюдение вокруг лагеря было усилено, организованы круглосуточные секреты, но уже на следующий день Валиев объявил, что завтра мы убываем, но куда, как и было принято в армии, не сказал. Собраться, собственно, нам надо было очень быстро, что мы и сделали утром, собрав только палатку. Нары решили оставить из-за их громоздкости и уверений наших реактивщиков в том, что недостатков в ящиках из-под ракет точно не будет. Уже выстроилась колонна, наши три машины были, как всегда, впереди, заведены, и мы готовы были тронуться, как я обнаружил, что мой левый внутренний карман подозрительно лёгок и проверив его, я понял, что потерялась иконка. Маленькая иконка, Владимирская икона Божьей матери, подаренная мне матерью, была со мною с двенадцати лет, с тех пор, как я крестился, по своему собственному желанию, и сейчас меня просто как ушатом холодной воды обдало. Но, успокоившись на мгновение, я подумал, что единственное место, где она могла быть, это нары, на которых я спал. Я спрыгнул с машины и побежал изо всех сил, никому ничего не сказав. Валиев закричал вслед: «Маринин, дурак, куда побежал? Здесь же горы кругом!», а на броне кто-то ещё посмеялся над этим. Бежать было трудно, потому что вчера опять был дождь, а сейчас опять была грязь. Я подбежал к своему месту, просунул руку под нары и сразу же наткнулся на неё – слава Богу, нашлась!
Я бегом вернулся назад и увидел, как мои товарищи улыбаются, смеются и показывают на меня пальцем. Ну, думаю, раз смеются, значит всё хорошо.
– Маринин, ты что, албанец? – ехидно спросил командир, как я подбежал к машинам.
– Никак нет, товарищ старший лейтенант, – ответил я. – Кое-что потерял из личных вещей.
– А то я уже подумал, что тебе понравилась Пластилиновая долина, и ты решил остаться здесь жить, – со смехом сказал Валиев.
С гребня горной цепи, окружавшей долину, я посмотрел ещё раз на это красивое место, где мы жили более двух недель. Наш отъезд был ознаменован вышедшим солнцем, что сгладило тягостные впечатления от событий последних дней, откровенного безделья и томительного ожидания. Половина машин даже ещё и не тронулась, когда мы перевалили
