я. – Рядом лес, я знаю там один укромный уголок. Очень красивый. У пруда.
Он затягивается сигаретой, его глаза удивленно распахиваются. Он мне не верит.
– Там так романтично, – стараюсь я его убедить, но по его громкому хохоту понимаю, что в этом нет необходимости.
Он заговорщически прищуривается.
– Такая молоденькая, такая доступная и…
Аккордеонист играет громче, последних слов не разобрать, но я все равно краснею.
Фриц встает, бросает недокуренную сигарету в мой стакан. Пока он рассчитывается, я надеваю пальто. Застегиваюсь на все пуговицы.
У дверей я на миг оборачиваюсь. Что это… или мне показалось? Он трясет кулаком. Неужто показывает фигу солдатам? Ну и гад! Или мне все-таки показалось? Но почему тогда солдаты хохочут? Вот бы хлопнуть дверью прямо перед его рожей и смыться отсюда. Почему же я не двигаюсь с места? Разве то, что чем я тут занимаюсь, – Сопротивление? На такое я не способна!
Но единственное, что я делаю, – это торопливо отворачиваюсь, притворившись, что ничего не заметила.
А вот и он, мой фриц. Берет меня за руку. Я машинально отдергиваю ее и сердито бросаю:
– Не здесь!
Он хохочет.
На улице черным-черно. Окна затемнены. Фонари не горят. На небе висит узкий серп луны.
– Постой-ка, – говорит фриц, когда мы сворачиваем с Хаутплейн на Дрейф, широкую аллею, ведущую к лесу. Он берет меня за плечи, разворачивает к себе и начинает расстегивать мое пальто.
– Да не здесь, идиот! – вырывается у меня.
Я пытаюсь запахнуть полы, но он тут же силой разводит мои руки.
– Я только взгляну, – говорит он жестким, приказным тоном, тоном немецкого командира, не терпящего возражений. – Потом пойдем дальше.
Я застываю с поднятыми руками, как преступница.
Он разглядывает груди, которых у меня нет. Берет их в свои лапищи и сжимает. Сильно, до боли. Я рефлекторно пытаюсь сбросить с себя его руки, но он строго предупреждает:
– Но-но!
О боже. Мама! Хоть бы наши уже были в парке, а не то…
У меня на глазах выступают слезы – не уверена, что от боли. Я опускаю руки. Тогда он наклоняется и прижимается своими губами к моим. Заталкивает язык мне в рот.
– Нет! – Я вырываюсь, оглядываюсь по сторонам. – Тут люди!
– Да перестань. Никого тут нет, – зло говорит он.
И он прав. Широкая улица пуста. Он снова целует меня. Я содрогаюсь от отвращения, но делать нечего. Надо ему подыгрывать. Позволить ему делать то, что он хочет. Не сопротивляться, когда его язык снова полезет ко мне в рот, как скользкая рыба. По крайней мере, какое-то время. Я считаю до пяти. Потом снова отталкиваю его. Беру под руку. Пытаюсь изобразить девичий смех и пойти дальше. Выдавливаю из себя фальшивый писк. Еще чуть-чуть, и он почует притворство.
– Мы почти пришли, – говорю я. Но недостаточно сладким голосом. Недостаточно влюбленным. Я сдерживаюсь, чтобы не побежать. Коленки трясутся. По
