потомством Солнца.
О божествах восточных славян нельзя судить по пантеону князя Владимира, который был «интернационален», подобно римскому – римляне включали в свой пантеон, наряду со своими богами, и богов покоренных народов. Перун не был народным богом, его называют «княжеским», но он был скорее богом дружины. Варяги, как и пираты, не национальность, их вождями были скандинавы, а дружина, очевидно, состояла в основном из балтийских пруссов, отсюда и «русь» – Игорь ходил на древлян «со всей русью» – не народом, разумеется, а дружиной. Перун – не славянский и не скандинавский, а литовский бог.
Что же касается Дажь-Бога, то Меньшиков напрасно думал, будто не осталось преданий, как символизировали наши предки это светлое божество. В описании пантеона князя Владимира стоит через черточку «Хорс-Дажьбог», а «хорс» это иранское слово, обозначающее солнце («бог», кстати, – тоже иранское). Налицо плод многовекового симбиоза славян и иранцев-скифов. Иранская символика этого божества хорошо известна – крылатый солнечный диск. Еще одно божество этого пантеона, Симаргл, это иранский Син-марг, фантастическое существо, крылатый пес в рыбьей чешуе, символ власти над тремя стихиями.
Дажьбог был сыном Сварога, т. е. Неба. Имени Сварога в пантеоне Владимира не было и не случайно. «Svarga» на санскрите обозначает не то небо, которое мы видим, а, выражаясь христианским языком, Царствие Небесное. Русские считали себя прямыми потомками солнечного божества. «Владимир Красно Солнышки» это не поэтический эпитет, а признание его воплощением солнечного божества. «Язычники» почитали его как воплощение божества, христиане чтут как святого, – здесь мы имеем как бы синтез двух вер.
Для пантеона Владимира характерно преобладание в нем мужских божеств, из женских в нем представлена одна лишь не совсем понятная Мокошь, имя которой похоже на этноним финского народа мокши – может быть, это тоже было проявлением «интернационализма»? Но в древних мифологиях обычным было сочетание Небо-Отец, Земля-Мать. Позже на Руси Богородица – символ материнства – даже потеснила (как в южных романских странах) Божественную Троицу. Иконы с ее изображениями были самими почитаемыми.
М. О. Меньшиков в статье с заголовком, взятым у Гете, – «Вечно женственное» – поставил «женственность в хорошем смысле этого слова выше человечности». «Беды нет, что в закон женской природы вложена влюбленность плотская. Все-таки это любовь, а не ненависть, и, будучи плотской, все-таки это высокое душевное состояние» [55].
Но времена Гете прошли, и «чего недостает немцам теперь, это, конечно, не мужественности, а женственности. Первым из этих качеств за всех немцев гордился Бисмарк, противополагая мужественной тевтонской расе женственную славянскую». «Стараясь быть для чего-то как можно более мужественными… немцы… дичали. Они стали и в самом деле походить на своих предков – варваров, описанных Цезарем и Тацитом». «Женственность с этой точки зрения как будто выходит выше мужественности. Вместе с Шопенгауэром, в
М.О. Меньшиков. Цит. соч., с. 513.
