слышали? Которым товарищ Хрущёв лоб зелёнкой намазал. Тогда, в послесталинские времена, страна перед иностранцами двери приоткрыла, и ушлые ребята стали у иностранцев валюту покупать. Первые валютчики были. И ничего ребята не боялись, потому что по уголовному кодексу им в случае чего грозили смешные три года. И когда их повязали, они так и думали, что всё обойдётся. А товарищ Хрущёв, узнав, сколько денег эти молодцы заработали, осерчал и сказал, что таких расстреливать надо. И уголовный кодекс за один день переписали. Специально для этих ребят. Вот вчера ещё им три года грозило, а сегодня уже расстрел. И ведь расстреляли, – поведал Горецкий и посмотрел на собеседника сочувственно–печально.
Иванов нервно двинул кадыком.
– Что вам от меня нужно? – спросил с тоской и было видно, что действительно не понимает.
Горецкий не ответил и Корнышев догадался, что тот передаёт Иванова ему – подготовил «клиента» и предоставляет Корнышеву возможность продолжать.
– Мой товарищ хочет сказать, что здесь действительно не комфортно, – подключился к разговору Корнышев. – Во всех смыслах не комфортно. Тюрьма – место крайне неприятное. Но по-настоящему человек это осознаёт, только оказавшись здесь. Тут ведь действительно долго не живут.
– Что вам от меня нужно? – повторил страдальческим голосом Иванов.
– Вы хотите отсюда выйти? – быстро спросил Горецкий.
Иванов посмотрел ошарашенно. Он испытал такое потрясение, что лишился дара речи. Шок надо пережить. Сильный шок – тем более.
– Откуда вы знали убитых вами людей? – спросил Корнышев, не давая Иванову опомниться. – Что вас связывало?
Иванов тяжело дышал, лицо побагровело, и казалось, что ещё немного – и он заплачет.
– Вы – простой водитель! – говорил Корнышев. – С вами садится пить водку полковник ФСБ! Вы уверены, что так всё было?
– Я не понимаю, – процедил–проскулил Иванов.
– Вы – шофёр! Вы простой шофёр! И вы убиваете своих собутыльников! Двоих офицеров! – сказал Корнышев, боковым зрением видя, как Горецкий что-то быстро пишет на листке бумаги.
Горецкий двинул листок по столу в направлении Корнышева. Корнышев скосил глаза и прочитал короткий текст, одну единственную строчку. На листке было написано: «Дави его! Дави!»
– Вы признались в убийстве и это не оставляет вам никаких шансов! – сказал Корнышев. – Вы здесь сгниёте заживо! Вы этого хотели?
– Я не хотел …
– А чего вы хотели?!
Плечи Иванова затряслись, он склонял голову всё ниже и ниже, и казалось, что ещё немного – и он свалится со стула и шмякнется лицом в бетонный пол. Но удержался каким-то чудом. Сидел на стуле и трясся.
– Я помираю, – бормотал он, всхлипывая. – У меня тут был инфаркт и я тут был при смерти. Я без сознания лежал. Мамочки мои милые, за что судьба такая! – взвыл он вдруг, ужаснувшись собственной неприглядной участи. – Я же всегда по-честному! Я ж мухи никогда! За что я сдохну здесь?!
Привлечённый
