настольная лампа с оборванным шнуром. Потрёпанные книги в мягкой обложке из серии «Классики и современники», знакомой Горецкому по его детству. Ни одной новой вещи. Ни одного предмета, появившегося после миллениума.
– Я тут собрал немного денег, – сказал Горецкий. – Я буду очень рад, если вы их примете.
Он очень правдоподобно изобразил смущение и выложил на стол сложенную вдвое средней толщины пачку сторублёвок. Мария Николаевна смотрела на деньги и оставалась неподвижной. Горецкий терпеливо ждал. Женщина вдруг потёрла ладонями щёки и глаза, как будто умывалась – вверх-вниз, вверх-вниз, и произнесла тусклым бесцветным голосом:
– Если бы вы знали, как страшно в конце жизни оставаться одной.
Ей было едва за пятьдесят, но для неё это уже был конец жизни. Потому что впереди её ничто не ждало. Никаких других событий, кроме смерти.
– У вас есть мама?
– Да, – ответил Горецкий.
Она скорбно кивнула. Горецкому впору было устыдиться того, что он не сирота.
– Вам, наверное, трудно живётся? – сказал он.
– Мне теперь совсем не живётся.
– Я понимаю, – поддакнул Горецкий. – Но я в материальном плане имею ввиду.
– Пенсия, – сообщила коротко женщина.
– А Ваня … денег не оставил?
Он едва не спросил – «денег не шлёт?» Вот бы она удивилась.
– Нет, – качнула скорбно головой Мария Николаевна. – Присылал, конечно …
– Когда? – быстро спросил Горецкий…
– До того ещё … как всё случилось … я переводы от него получала …
– А после? – всё-таки не удержался Горецкий.
– «После» – это когда? – переспросила женщина и посмотрела удивлённо.
– После случившегося, – сохранял спокойствие Горецкий. – Кто-нибудь вам деньги присылал?
– Нет, что вы, – покачала головой. – Кому мы нужны, старики? Остались со своим горем. А жизнь мимо нас теперь идёт.
Значит, Ваня не давал о себе знать. Или она осторожничает?
– Дети наши, пока они маленькие, – продолжала Мария Николаевна. – А когда вырастают, их у нас забирают. У Вани служба. Деньги слал, а сам не появлялся. Получается – забрали его у меня.
– Совсем не появлялся?
– За год три дня, за два года неделя, – сказала печально женщина. – Я его и не видела.
– Служба, – вздохнул Горецкий. – Он вам что-нибудь о службе рассказывал?
– Нет. Вы тоже своей маме, наверное, не говорите ничего?
– Не говорю.
– Вот видите, – сказала Мария Николаевна. – Военная тайна.
Последнюю фразу она произнесла без малейшего намёка на иронию.
– А вы и не догадывались? – спросил Горецкий.
– О чём?
– Чем Ваня занимается.
– Я понимаю, что важная была работа, – пожала плечами
