ожидавшему его лимузину.
Добравшись домой, я остановился на подъездной дорожке и поднял глаза вверх. Когда я купил этот дом, он был стар, крыша подтекала, и я хорошо заплатил за то, чтобы ее перестелили кедровыми досками. Обещали, что крыша прослужит мне следующие двадцать пять лет, и, глядя на нее, я подумал: забавно, крыша наверняка переживет меня. Тем не менее я был дома, и казалось, что я наконец чего-то добился: хорошее жилье в хорошем районе.
Несколько дней спустя мой менеджер позвонил: Курт Кобейн застрелился из ружья в своем доме в Сиэтле. Стыдно признаться, но, услышав эту новость, я впал в ступор. У моих товарищей по группе бывали передозы, да и собственную наркозависимость я уже не контролировал, а собственное тело отказывалось служить мне. Так что я не взял трубку, не позвонил Дэйву Гролу и Кристу Новоселичу – коллегам Курта из группы Nirvana. Я решил, что мои соболезнования в любом случае будут бессмысленными – за несколько лет до того на вручении наград MTV Awards, где выступали Guns N’ Roses и Nirvana, я за кулисами крупно поцапался с Кристом: показалось, что кто-то из Nirvana оскорбляет наших. Будучи на тот момент уже в изрядном подпитии, я налетел на Криста, потому что привык решать конфликты кулаками. Ким Уорник из The Fastbacks – первой настоящей группы, в которой я играл в юности еще в Сиэтле, – позвонила мне на следующий день после церемонии награждения и отругала по полной. Тогда я чувствовал себя очень подавленным, а теперь – еще более подавленным: я сидел, уставившись на телефон, и не мог никому позвонить, чтобы извиниться за тот инцидент и выразить сочувствие коллегам Курта.
Однако смерть Курта почти не повлияла на то, как я решил собственные с проблемы со здоровьем. Я на целый месяц вообще забил думать об этом.
Даже после того как Guns N’ Roses обрели успех, и мой мир вышел из-под контроля, трое моих самых близких друзей со времен детства – Энди, Эдди и Брайан – все равно звонили мне и приезжали в Лос-Анджелес. Но к концу мирового турне я уже сам не хотел, чтобы они увидели слишком многое, – да, я привык играть в такие игры. И все же они видели фотографии в журналах и мои интервью на MTV… И я все время звонил им – наверное, даже слишком часто, слишком поздно, слишком нетрезвым. Пока я был в турне, то звонил Энди, наверное, через день – и он защищал меня в Сиэтле. Он рассказывал людям, что они понятия не имеют, как я живу и через что прохожу. Он был моим защитником, но я знал, что Энди собирался серьезно поговорить со мной – то есть сделать то, на что никак не могла решиться моя мама. В общем, было понятно, что я заложил крутой вираж и что скоро придется выбирать – или разговор с Энди, или неминуемая смерть. Я не знал, что буду делать после того, как разговор состоится. 9 мая 1994 года я лег спать, гоняя эти мысли в голове, мутной от десятка бутылок вина.
Утром 10 мая я проснулся в своем прекрасном новом доме от острой боли в животе. Боль была не в новинку, как и тошнотворное ощущение того, что с телом происходит что-то не то. Вот только в то утро все шло иначе, боль ощущалась невообразимой – как будто кто-то взял тупой нож и вонзил его мне прямо
