усмехнувшись им, как расшумевшимся детям. И прочел из своей программы: – «Заполнение эмиграционного потока пенсионерами, криминальными элементами и больными вынудит американский конгресс сократить квоты на еврейскую эмиграцию и отменить поправку Джексона-Вэника, что позволит нам безболезненно закрыть эту эмиграцию через два года, сразу после Московской Олимпиады…»
И удивленно поднял глаза от текста: Политбюро – все, кроме Кулакова, – весело аплодировали.
– Да мы им такого дерьма подсыплем – они нам еще заплатят, чтобы мы эту эмиграцию закрыли! – выразил Кириленко общую мысль.
Барский смотрел на них – помолодевших от оживления и блестевших воодушевленными глазами.
– Они там думают, шо все жиды – сплошные Ландау, Моше Даяны и Рихтеры! – улыбался Черненко. – А мы им заместо Рихтеров – алкашей и старух, а?
– Рихтер не еврей, – заметил от стены Сергей Игунов, советник и главный эксперт ЦК по сионизму.
– Не важно! – отмахнулся Щелоков.
– Будем голосовать? – спросил Суслов. – Кто за это предложение?
– Да шо тут голосовать? – сказал Брежнев и приказал стенографисту: – Пиши: принято единогласно!
– Постойте, у меня не все, – вмешался Андропов. И прочел дальше из своей программы: – «Вместе с тем, учитывая опасное влияние фактора еврейской эмиграции на остальные слои нашего общества, Политбюро предлагает Комитету госбезопасности разработать комплексную программу сдерживания потенциальных эмигрантов, в том числе систему отказов тем лицам, чьи профессии представляют интерес для наших противников…»
– Да это и ежу ясно! – устало перебил Брежнев, разом теряя свою на минуту вспыхнувшую живость.
– Уж с этим вы справитесь, – покровительственно заметил и Черненко и с благосклонностью посмотрел на Барского. – Верно?
– Так точно! – ответил Барский, ликуя в душе и изумляясь, как замечательно все обернулось.
Господи, думал он, удерживая губы от улыбки, Андропов – умница, гений, они с его руки все съели, даже не читая! И про вчерашнюю демонстрацию тут же забыли! А ведь по новой комплексной программе Андропова у КГБ появляются практически неограниченные права на организацию любой акции против любого советского еврея. И даже против русского, сочувствующего евреям. О, как он теперь развернется! Какие операции сможет провести его отдел! И первой, самой первой его акцией будет, конечно, дело этого Рубинчика!..
– Вот что, – вдруг сказал Федор Кулаков, про которого все как-то забыли в ходе веселья и оживления. – Я тут сижу и думаю: до каких пор мы будем этой херней заниматься? Я имею в виду: в еврейском дерьме копаться – кто из них больной, а кто Ландау? Что это вообще за политика такая, если даже КГБ признает, что разрешение еврейской эмиграции было ошибкой и только показало пример всяким трясунам, чучмекам и татарам? А?
В колкой тишине, которая разом воцарилась при этих словах во всем Георгиевском зале, Кулаков рывком оттянул
