style="font-size:15px;"> Буран утих 9 декабря, утром. Он завалил Уренгой снегом так, что мальчишки на санках съезжали на улицу из окон вторых этажей. Все население города высыпало на улицы с деревянными лопатами в руках – откапывать снег от подъездов, расчищать мостовые и тротуары.
Я шла на работу, проваливаясь в снегу по колено, а иногда и по пояс. Я жила в общежитии молодых специалистов-одиночек всего в семи кварталах от нашего управления, но первые пять кварталов я шла больше получаса. Лампы на фонарных столбах можно было достать рукой. Кто-то, пользуясь случаем, даже украсил их старыми детскими куклами. Все те же мальчишки, наверно…
Но центр города, площадь перед горкомом партии и несколько прилегающих кварталов были расчищены машинами, и только возле нашего управления милиции трудились «пятнадцатисуточники» – рабочие, получившие пятнадцать суток за мелкое хулиганство или нарушение общественного порядка в пьяном состоянии. Эти лениво размахивали лопатами, расчищая дорожку ко входу в управление, – им спешить было некуда…
А мне было куда – сегодня я была дежурным по управлению следователем и уже опаздывала на работу на двенадцать минут. И едва я, запыхавшись, вошла в управление, оббила снег с валенок и повесила на вешалку меховой полушубок, как Катя, наша машинистка, шепнула мне:
– Быстрей к Зотову. Он тебя ждет.
Я оправила китель и постучала в дверь его кабинета – сейчас будет небольшой разнос за опоздание.
– Товарищ майор! Следователь Ковина, разрешите войти? – сказала я как можно веселей, чтобы обезоружить старика своим бодрым тоном и бравым видом.
– Вот что, Ковина, – сказал Зотов. – Ты все кричишь, что я тебе живого дела не даю, на «бытовке» держу. Вот тебе живое дело. Полетишь в лагерь № РС-549, снимешь показания с караула и соседей беглых по бараку.
– Когда это я кричала, товарищ майор? – сказала я обиженно. – Я не базарная баба, чтобы кричать…
– Ну ладно, ладно… – отмахнулся Зотов.
– Нет, подождите! Мне, конечно, обидно, что вы мне, как женщине, не доверяете облавы на браконьеров в тайге или засады в «малинах» на настоящих преступников, а держите только на «бытовке» – скандалы в рабочих общагах да изъятия наркотиков и антисоветчины. Всякие там солженицыны, авторхановы и зиновьевы. Ленинградские студенты, у которых я Солженицына нашла, меня даже «уренгойской овчаркой» прозвали…
– Ну вот, завелась, – вздохнул Зотов. – Овчарка – это породистый ранг, гордиться должна…
– Но я никогда не кричала и не жаловалась, – перебила я, – потому что это и в самом деле обидно: вот уже пятый год я пашу тут эту «чернуху» – черновую работу, даже до майора Громова дошли слухи о моих успехах. Хотя, конечно, это несправедливо: как только какое-нибудь «горячее» дело, так вы назначаете на расследование не меня, а мужчину…
– Вот
