шаг вперед, он стал вглядываться в лики уже внимательней. Некоторых святых узнавал, некоторые иконы – редкие – нет, и приходилось разбирать подписи… Он счел нужным негромко, про себя, читать молитву при этом, а, находя глазами особо почитаемых святых – еще отдельно креститься и кланяться каждому… Шло время, он переносил взгляд с одной иконы на другую, не понимая, что от него нужно… Государь отошел чуть назад, не мешая просмотру, и стоял молча. И тут затрещал огонек в одной из лампад, что висела перед самым нижним рядом икон, слева. Оба непроизвольно перевели глаза туда. И тут Еропкина, что называется, накрыло…
В русской иконописной традиции каноны письма (как собственно, и само христианство, и его обряды) первоначально были принесены из Византии и Греции. Отсюда – совершенно не русские типы лиц на иконах, а, в основном, греческие – тонкие прямые носы, смуглая кожа, карие глаза… Но, похоже, на Руси всегда были такие творцы, для которых канон – лишь канва, заполнить которую они пытались в меру собственного воображения и таланта. Обычно, поскольку иконописные мастерские были все же под контролем церкви, при крупных храмах и монастырях, такие неканоничные изображения браковались сразу после написания, если не в его процессе. Но, видимо, были и среди настоятелей те, кто понимал, что иконопись тоже должна по возможности быть ближе к тому народу, в котором эти иконы потом и будут находиться…
В общем, на одной из небольших икон в левом нижнем углу был изображен некий старец. Был он нарисован почти седым, с прямыми волосами и небольшой округлой бородой. Прическа открывала уши, нос был не тонким греческим, а вполне обычным (хоть и длинным, и прямым), лоб старец имел широкий, щеки – слегка впалыми, а его глаза – зеленого цвета – были посажены достаточно широко, по сравнению с каноном, опять же. Государь, вышагнув сзади, ловко снял эту икону с подставки и вынес ее под свет, давая возможность прочитать подпись.
–Святой Николай!… – ахнул постельничий – чудотворец!…
Тут уже перекрестились они оба. Лицо князя Василия выглядело… довольным?, и Еропкин не мог не задать вопроса, точнее, попытаться:
–Но, государь, он же не мог… он же не…
–Нет, конечно – покачав головой, ответил государь – не он… но теперь, теперь мне все ясно!…
И голос у него тоже был довольным, и все еще ничего не сообразивший постельничий все же вынужден был спросить:
–Но.. как же оно, государь?!…
–Знаешь ли ты, Ваня – настроение у князя явно резко улучшилось, и он, как оказалось, был совсем не прочь пояснить кое-что своему нерадивому подданному – за какие чудеса святого Николая Чудотворцем называют, и кем он был при жизни?
–Ну… он был предстоятелем, епископом, по ихнему, в Мирах Ликийских… – Еропкин знал это, точнее, его учили когда-то, но сейчас эти знания не то совсем вылетели у него из головы, не то просто он не мог пока сосредоточиться. Но государь не рассердился на него, даже выражения лица не поменял, а продолжил, скорее для себя, чем для постельничего:
