уже? – беспокойно спрашивает Кайла.
Она елозит на сиденье, и лоб у нее блестит от пота.
Понятия не имею, что на нее нашло: мне сейчас совсем не до нее.
С другой стороны от меня Джош, морщась, тянет за край своей скобы. Все эти резкие старты и остановки вряд ли на пользу его ноге.
– Можно как-то помочь? – спрашиваю я его. – Ну, твоей ноге?
– Да, если достать мне новую связку, – хмыкает он, отрываясь от книги. – Особо тут ничего не сделаешь. Впрочем, у тебя много неожиданных талантов. Может, ты, вдобавок к знаниям о дорожных условиях в Филадельфии, еще и прикосновением рук умеешь лечить?
Мои щеки горят огнем. Я опускаю глаза, и Джош мягко смеется.
– Прости, – говорю я. – Я нервничаю. Наверно, лучше мне заткнуться.
– Знаешь, можно ведь просто признать, что ты была неправа.
– Правительство рекомендует не ехать по I-78, если только в крайних случаях, – говорит Харпер, подсвеченная синим экраном телефона.
– Хм, похоже, мы правильно сделали, что сменили маршрут, – говорит Брекен и подмигивает мне в зеркало заднего вида.
Не знаю, чего во мне больше – стыда или злости. Однако мне хочется показать средний палец всем попутчикам одновременно.
– А тебе всегда так неловко, когда ты ошибаешься? – спрашивает Джош.
Я бросаю на него резкий взгляд, но в его лице не видно ни капли насмешки. И жалости тоже. Он смотрит на меня так, будто я сложная задачка по математике.
Да, что-то меня совсем кроет. Никак он на меня не смотрит, и у меня нет никаких причин злиться на ребят. Я расстроена, что мама проведет ночь в одиночестве. Я расстроена, что не полетела более ранним рейсом. Господи, да что там! Меня огорчает и то, что я уехала на другой конец страны, хотя Фиби умоляла меня не бросать учебу и мама была с ней согласна.
Но никто меня не предупредил, что, если я вернусь в Сан-Диего, мама останется одна в годовщину смерти сестры, да еще и разведенная.
Нет, не сестры. Фиби.
Сестра – это такое безличное слово. Шесть букв, два слога, ни запаха благовоний и масляных красок, ни вкуса имбирного печенья. Ни темных волос, наспех собранных в пучок у шеи. Сестрой может быть кто угодно. Но никто на свете не сможет быть Фиби. Я прижимаю руку к груди, где распускается бутон новой боли. Господи, если мне так горестно, то через что же проходит мама?
Завращались колеса; Брекен отъехал от очередного светофора. Я вернулась в реальность.
– Мы разобьемся, не доехав до магистрали, – говорит Харпер, когда шины наконец цепляются за землю.
– Все будет в порядке, – говорит Брекен.
– Ничего не в порядке. Что у нас в порядке?! – В ее голос прокрадываются отчаянные, истеричные нотки.
Думаю, дело в сообщениях у нее на телефоне. Что-то не так.
– Эй, – мягко произносит Брекен.
Он обращается
