и даже машина цела, ни одной царапины. Испугался гад.
Мы поехали домой к родителям, мама о чем-то щебетала, а у меня из головы не выходили эти глаза цвета заката. В памяти все вспыхнуло, как старое кино. Картинка за картинкой. Меня опять накрыла боль. Говорят, время лечит. Вранье! Не лечит оно, время просто стирает из памяти наши воспоминания. И я уже почти забыла лицо Сэма, только размытые черты. В моих снах я вижу только его глаза, да и снится он мне все реже и реже. Я так боюсь забыть его совсем. Ведь родители забрали у меня все, что напоминало мне о Самсоне, даже ни одной фотографии не осталось. Помню, когда вышла из больницы через три месяца после происшествия, я никак не могла прийти в себя. А дома, когда узнала, что мама выкинула все мои фотографии с Сэмом, даже из детского сада, я так орала, угрожала, чтобы мне их вернули. Но родители были непреклонны, тогда я стала умолять и просто лежала в ногах у мамы и скулила как раненая волчица. Тогда мама села на пол рядом со мной и обняла меня, укачивая как в детстве. «Так будет лучше» – уговаривала она меня.
Но мне так хотелось увидеть Самсона, я искала фотографии в интернете, но кто-то позаботился и об этом – все социальные странички Сэма были закрыты. В общем, кто-то хорошо поработал, чтобы стереть из всего интернета все его фотографии. Даже наши совместные фото у друзей исчезли. Как будто и не было никогда Самсона. И самое странное, что его фотографии нет даже на могильной плите. Когда я поинтересовалась – «Почему?» – мне был ответ, что его родители так же переживают потерю сына и не хотят видеть его на кладбище.
Я даже предприняла отчаянную попытку пойти к его родителям, чтобы у них спереть фото Самсона. Но они меня на порог не пустили. Его мама кричала, что это я во всем виновата. Что это я его впутывала в передряги, и что она меня ненавидит и не желает больше видеть. С тех пор мы с его родителями не виделись. Когда я приезжаю в Сочи, то на кладбище хожу только после обеда, чтобы не столкнуться с родными Самсона.
Мысли как шершни вырвались из улья и роились в моей голове, больно жаля. Да, временами я вела себя безрассудно. Но мы ведь были подростками, кровь кипела. Хотелось обнять весь мир. Я была заводилой, а Сэм – моим сдерживающим механизмом. Если я шагала по краю обрыва или крыши, он держал меня за руку. Если я прыгала с тарзанки, он держал страховочный трос. Если я лезла в гущу толпы на концерте, он не отпускал меня от себя ни на шаг, чтобы не потерять. Если я танцевала под дождем, он потом лечил меня от простуды. У меня напрочь отсутствовал инстинкт самосохранения. Самсон звал меня 33 несчастья, так как я все время куда-то вляпывалась.
Но та безрассудная девчонка умерла 10 лет назад. Теперь я многое боюсь. Да и многого мне уже просто не хочется делать.
Я отвезла маму домой, а сама поехала на работу. Мне там еще нужно было заполнить несколько карточек по новым зачисленным подросткам. К себе на съемную квартиру вернулась как обычно после 20:00. Я только недавно переехала сюда, устала от опеки родителей.
Спать легла рано, но никак не могла уснуть – в голове прокручивались события сегодняшнего дня. Я уже ненавидела
