это всё провернул, осталось загадкой века. Только что был ужас и срамота, раз – и действительно птичка в гнезде, к искренней радости класса. Парни улюлюкали и аплодировали. Не Платону, понятно, и не бурому Петеньке, как дразнили трудовика. А гениальному Баламуту, сумевшему сотворить такое.
Пётр Иванович лишь рот раскрывал, будто рыба в когтях Вольдемара. Наконец, он схватил несчастную птичку и сжал в кулаке непросохшую глину.
– Не судите по себе, драгоценный! – крикнул ему вслед Платон под жизнерадостный гогот класса.
Когда отсмеялись, учитель сказал:
– Извините, милые леди и поэтические джентльмены. После таких коллизий читать возвышенные стихи как-то даже неловко. Поиграем сегодня в игру. Придумайте мне двадцать рифм на слово… Ну, скажем, шутка!
Урок по физической культуре тела обошёлся без происшествий. Учитель выдал им мяч и велел разделиться на две команды. Капитаны набирали себе игроков, и Соната осталась на лавочке вместе с пухленькой Ирэн Самойловой. Ту никогда не звали играть, а за отсутствием Кири, которого всё же потащили к директору, и Сону миновала чаша сия. Так что весь урок она просидела, выводя в тетради смешные рифмы. Слово «шутка» к уроку физры подходило на сто процентов.
А вот потом шутки кончились. И Сона была готова вновь усыплять восставших зомби, вывозить на кладбище вурдалака, общаться с королевскими дознавателями, только бы не репетировать постановку «Чаровница Лелея»!
8. Баламут во всей красе
Граф Машальский был театралом и содержал приличную труппу. На его спектакли в столице съезжался весь высший свет империи. В Альхенгофе же публики было меньше, и концерты давались в семейном кругу, по-душевному, как писали в газетах.
Сцена и зрительный зал размещались в особой пристройке, с тщательно продуманной отделкой стен, создававшей уникальную акустику. Иногда Соне казалось, что звук обволакивает её со всех сторон, заключает в кокон из нот и охраняет от неприятностей.
Она всегда приходила пораньше, с разгону садилась за клавесин и наигрывала разные арии, даже мычала под нос слова, не позволяя голосу улетать в запредельные дали.
Вот и сейчас, пользуясь тем, что хористы её потока отмываются после игры в волейбол, Сона с вороватой улыбкой опустила руки на клавиши. Пропела ариозо Лелеи, самый любимый момент, когда воинственная чаровница, ещё не влюблённая в колдуна, поёт о подвигах во имя страны.
– Прочь смятение, ужас прочь! Я одолею вас навсегда! И спасу королевство от гнева богов! – как заклинание повторяла Соната, стараясь не выпустить голос на волю.
Она пела украдкой, вполсилы, оглядываясь по сторонам. Внезапно в зале сгустились сумерки, за кулисами кто-то зашевелился, магический свет мигнул и погас.
Соната испуганно подскочила, выставив руки вперёд. Она знала: против того, кто пришёл, бесполезно применять усыпление. Он схватит её, разорвёт на части и снова исчезнет во мгле. Ей даже почудился чёрный туман, идущий из зеркала на стене, и Сона зашептала
