любят разные путешествия – выдуманные и настоящие, и стоит ли худеть из-за какой-то Рукомары.
А мы с Валеркой еще много раз побывали в Рукомаре и узнали страшно много интересных вещей в этой удивительной стране.
Розовые туфли
Рассказ сапожника
1
…«Пьет как сапожник», – это вы правильно сказали, ну и поговорка такая есть, это точно. Но вспомнил я батюшку своего, и стало мне нехорошо от ваших слов. Конечно, наш брат сапожник другой раз очень сильно пьет. Только не всякий пьет – это одно. А второе: почему пьет – тоже вопрос.
Жизнь человеческая, она, знаете, у каждого всяко складывается, и, как я понимаю, на одну линию всех вывести нельзя нипочем. Для примера, хочу я вам рассказать про себя немного, а главное – про своего батюшку Гаврилу Демьяныча, чудотворного мастера, как он жил и как к смерти пришел. Ну, а чтобы вам все доподлинней стало, должен я и предков своих помянуть, потому что специальность наша потомственная и весь наш род сапожники.
Я, правда, не граф какой, – родословной своей, как там у них называлось, я не знаю, но только считаю: напрасно это. Напрасно не велось у нас чтить предков своих – мастеров, пахарей и вообще рабочего люда. Потому что нами только и стоит земля и все прекрасное на ней содеяно опять же нами!
Жизнь моя горемычная началась с дедушки моего по матери. Человек он был, надо вам сказать, необычайный и жил на свете до ста шестнадцати годов. Как теперь вижу его: высокий, в кости тонкий, собой с лица темен, как икона, борода апостольская, белая, глаза голубые, как небушко утром, и все зубы целые и чистые.
Был он у нас святой и молельник и весь к Богу обращен. На половине жизни пала ему в глаза темная вода, и ослеп он совершенно в одну ночь. Скажет, бывало, мне с удивлением:
– Во снях вижу все, людей вижу, деревню, и как в церкве служат, и поля часто вижу, как ржица переливается, а встану – и прощай все, а так во снях все вижу…
Начал он после того странствовать и молился до того, что рубаха на груди и плечах просекалась. А земель разных обошел столь много, что уж и не было ему чего боле обходить. Бывало, пропадал из деревни года на два, на три, уж его и заупокой поминать начинали, но только каждый раз он вдруг опять объявлялся.
Все он обошел, не пришлось ему только на Святых островах побывать, в Соловецком монастыре. Матушка моя рано померла, и не упомню я ее совсем. Батюшку же в ту пору на войну забрали, в Маньчжурию – это когда с японцами воевали, – и жил я у тетки своей родной. Вот дедушка возьми да и приди раз как-то к ней. Отпусти, мол, внучка со мной поводырем, хочу к соловецким угодникам сходить. Ну, тетка особенно возражать не стала, у ней у самой восемь ртов было, да, правду сказать, и мне хотелось на свет белый поглядеть.
Вот мы с дедушкой и снарядились в путь. Шли долго ли, коротко ли, а почитай два месяца: вышли мы с деревни в апреле, аккурат после Пасхи, как только земля немного обсохла. Добрались до реки Сухоны, сели на пароход и побежали вверх, к Архангельску. Был июнь, но холодный ужасно, с ветром
