знаю, старик, – произнес Али заплетающимся языком. – Знал бы – сказал… Нравишься ты мне, хоть и дурак. Не обижайся, старик… Лучше выпей еще… за мое здоровье.
– Это можно, – кивнул Пташка Божья. – Тебе-то, что ли, освежить?
– Чего? – не понял Али.
– Я говорю, долить самогонки? Ты сейчас на полдороге к счастью. Но нужно слегка догнаться.
Али тряхнул головой:
– Н-не надо, старик… у меня… свой догон. – Он полез в карман брюк, вынул картонную коробочку и шлепнул ею об стол. – Вот!
Он вытряхнул из картонки серебристую упаковку, выдавил пару таблеток пальцем и закинул их себе в рот, проглотил, судорожно дернув кадыком, и закрыл глаза.
Вскоре губы Али растянулись в блаженную улыбку. Он открыл глаза, посмотрел на Пташку Божью и сказал слабым голосом:
– Возьми… угощаю…
Он показал глазами на пакетик с таблетками. Пташка Божья сморщился и покачал головой:
– Нет, паря, извини, но меня от этого вашего зелья с души воротит. Я, чтоб ты знал, принадлежу к поколению табака и алкоголя. И предпочитаю наркотической ломке простое человеческое похмелье.
– Как хочешь… – вымолвил Али, снова закрыл глаза, посидел так немного, потом качнулся вперед и упал щекой прямо в тарелку с остатками мяса.
– Тьфу ты, мать твою, чухна кавказская, – выругался Пташка Божья. – Совсем пить не умеет. А с виду такой крепкий. Ладно, паря, хочешь спать – спи, насильно поить не буду.
Пташка налил себе самогонки, выдохнул через плечо, залпом осушил стакан и, крякнув, занюхал сыром.
– Ну вот, – сказал он, жуя сыр и поглядывая на спящего жильца. – А ты говоришь – таблетки. Вон тебя как с таблеток-то твоих сморило. А самогонка силы из человека не сосет, она ему сил прибавляет.
Али хрипло вздохнул и пробормотал что-то сквозь сон. Пташка навострил уши. Побормотав несколько секунд, Али снова замолчал. Пташка еще немного послушал, но, кроме легкого храпа, перемежаемого носовым свистом, ничего не услышал.
– А ведь я с тебя, милок, свой барыш еще поимею, – задумчиво проговорил Пташка, поглядывая на спящего гостя. – Бог даст, побольше, чем твоя полусотенная. Если ты, конечно, правду мне говорил.
Пташка Божья повертел в руках стакан, продолжая раздумывать. Потом покачал головой и сказал сам себе:
– Нет, не похоже, чтобы врал. Парень подозрительный: явный чечен, хоть и рыжий. Лопни моя селезенка, если он не террорист. – Пташка снова посмотрел на спящего Али – вид у того был совершенно непрезентабельный. – Ну, или хотя бы из сочувствующих им, – смягчил формулировку Пташка. – Но если хоть десятая часть из того, что ты говорил, правда, то я просто обязан спасти Москву! В конце концов, это мой этот… как его… гражданский долг!
Воодушевленный этой светлой мыслью, Пташка Божья плеснул себе в стакан самогонки и, перекрестившись, выпил.
– Ну вот, – сказал он затем, – а теперь я выполню свой гражданский долг.
Пташка
