это может избавить вас от пагубной системы мышления, когда вы постоянно ругаете себя за то, что нельзя изменить. Вы не всемогущее божество, вы человек, который идет вперед, учится и иногда делает ошибки. Как и все мы.
Тут я заплакала, и она сказала:
– Хорошо, что вы можете плакать об этом.
Я спросила:
– Серьезно? Почему?
При этом я вытирала потекшую тушь бумажными носовыми платками из коробки на письменном столе Фэй. Она ответила:
– Потому что когда вы принимаете боль, то это помогает от нее избавиться и позволяет идти дальше.
Честно говоря, мне кажется, что суть психоанализа в том, чтобы признать, что ты по уши в дерьме, и примириться с этим в духе дзен. Сказать себе: по крайней мере, моим ушам тепло.
Правда, я была довольна, что пошла к психоаналитику. Мне нравилась Фэй с ее рыжими, выкрашенными хной волосами, черными платьями из джерси с пышными юбками и очками, угнездившимися на самом кончике носа. И хотя час в неделю, проведенный в комнате с бамбуковым растением и картиной, на которой были изображены парусники в гавани Маусхоул, не развязывал узел, этот сеанс ослаблял его.
Объявление на стене в вестибюле уведомляло, что я могу обратиться по ряду вопросов, включая:
• переедание на нервной почве;
• беспокойство;
• тревоги по поводу долгов;
• расстройство личности;
• зависимость от интернета;
• хроническая боль и как с ней справиться.
Я подумала: похоже на мое состояние в обычные выходные, ха-ха-ха. (Фэй объяснила, что я высмеиваю себя рефлекторно. Я ответила, что не могу серьезно относиться к своим проблемам, когда некоторые люди живут без удобств. «Всегда найдутся те, кому хуже, чем вам. Но это не делает ваши проблемы несущественными. Их не следует мерить по признанной международной шкале боли, прежде чем мы решим, достаточно ли серьезно ваше состояние, чтобы лечиться».)
Я пришла к психоаналитику, чтобы говорить не о Лукасе, а о моем папе. Однако Фэй сказала, что большинство людей останавливаются на том, что говорят на тему, которую не собирались обсуждать. Вас удивит, сказала она, что на сеансах семейной терапии родители, которые пришли, чтобы анализировать поведение трудного ребенка, часто кончают тем, что вместо этого выкладывают собственные проблемы.
Я возразила:
– Знаете, я не буду.
Я никогда не говорила о Лукасе ни Джо, ни сестре, вообще никому. И казалось странным перевести мысли, крутившиеся у меня в мозгу, в реальные гласные и согласные. В этой комнате, при чужом человеке. Таким образом они бы начали жить собственной жизнью.
Я не рассказала Фэй всю историю до конца.
Думаю, самой большой травмой было то, что мы с Лукасом никогда больше не говорили после выпускного бала. И дело не только в том, что наши отношения остались незавершенными, не было никакого заключительного разговора. Мы сдали экзамены, и со школой было покончено. У нас не было
