захотелось выть.
Охранник, покачиваясь на каблуках, прошелся взад и вперед, вглядываясь в лица заключенных. Потом достал сигарету, долго разминал ее. Так и не закурив, сунул обратно в пачку. Неспешной походкой пошел к караулке. Не оглядываясь, вошел внутрь. Хлопнула дверь, и над плацем повисла тишина.
– Она без сознания, – кто-то тихо сказал. – Вишь, даже не шевельнется.
– Чухна! Да ты видела, как Бес ей прикладом! Тут, мать твою, не то что шевелиться…
– Тихо! – Белка узнала южный говор бригадирши из второй. – Атас цинкует, курвы!
Через двор шел охранник с доберманом, это был тот урод-великан с ожогом на пол-лица. Он, не останавливаясь, поглядел вверх, на клетку, потом на заключенных на плацу. Доберман, мускулистый, лоснящийся, словно отлитый из черной стали, упруго бежал рядом.
– Кит это, – сказала беззубая Клэр. – Контуженый.
– А что у него с лицом? – спросила Белка.
– Обгорел, что ли, хер его знает.
– Муджахеды его в Афгане…
– В Фигане! Много ты знаешь, сявка…
– Кончай базланить! – зашипела бригадирша. – Всю ночь хотите на плацу загорать, сиповки потные?
За крепостной стеной тюрьмы, за башнями, за вздыбленными, как застывшие волны, барханами растекалась оранжевая муть заката. Там плавилось солнце, чуть сплющенное и похожее на нежный желток. От него струился тягучий жар – нижний край облака загорался ярким волшебным светом, то вспыхивая переливчатой ртутью, то умирая сизым перламутром.
Запад был красив и по-женски томен, а вот к югу небо темнело, наливалось свинцовой синевой, словно там зрела какая-то беда. Оттуда дул упругий ветер, знойный и колючий. По рыжим барханам скользили волны пыли, призрачные и похожие на оптический обман – казалось, что пустыня дышит подобно океану.
Белка облизнула сухие губы, на зубах захрустел песок.
– Дождь… – сказала она неизвестно кому. Сплюнула и вытерла губы тыльной стороной руки.
Солнечный шар коснулся горизонта и неожиданно стал багровым. Желток превратился в нарыв, осветив полнеба малиновым заревом. На миг все вокруг – пустыня, стены, тюремный двор, лица женщин – окрасилось теплым персиковым цветом. У Белки перехватило дух – этот сказочный свет, золотой, с прозрачными лиловыми тенями, казалось, лучился добром и покоем. Белка замерла, стараясь не упустить это чувство, стараясь его запомнить.
Тьма обрушилась почти сразу. На западе вспыхнула и погасла пунцовая полоса, похожая на рану. Тут же, словно кто-то, дождавшись темноты, выпустил из пустыни тугой мощный ветер. Он выл, нес песок, мелкий мусор и сухие колючки. Белка зажмурилась, кто-то рядом выругался, отплевываясь.
– Дождь! – крикнула Белка соседке, скуластой мексиканке с лицом цвета копченой камбалы.
– Это не дождь, – мрачно отозвалась мексиканка. – Гляди!
Она указала рукой на юг. Там на самом горизонте в чернильных потемках медленно бродило черное веретено. Оно
