меня. Я не сказала ни слова ни одному из них за два года. – Блестящие изумрудные глаза метнулись ко мне. – Это достаточно личное для тебя?
Я почувствовала ледяной укол вины. Я вспомнила, каково это – прийти в Дом Хоторнов посторонней, и внезапно подумала о своей маме – о том, что она приняла бы дочь Тоби с распростертыми объятиями.
О том, что бы она сказала, если бы увидела, как я сейчас подвергаю ее допросу.
Но голосование закончилось. Секреты были ранжированы. Снаряжение выбрано.
Гонка началась.
Глава 11
Вот что я выяснила об Иви за оставшуюся часть «Змей и лестниц»: она была напористой, не боялась высоты, не чувствовала боли и определенно осознавала, как действовала на Грэйсона.
Ей здесь было самое место, в Доме Хоторнов, в семье Хоторнов.
Эта мысль вертелась у меня в голове, когда мои пальцы вцепились в край крыши. Кто-то протянул мне руку и обхватил мое запястье.
– Ты не первая, – сказал мне Джеймсон тоном, который ясно давал понять, что знает, как я отношусь к этому. – Но и не последняя.
Эта честь в конечном итоге достанется Ксандру и Макс, которые слишком долго сражались подушками друг с другом. Я посмотрела поверх Джеймсона на скат крыши.
На Грэйсона и Иви.
– По шкале от «скучный» до «печальный», – съязвил Джеймсон, – как бы ты его оценила?
Не дай бог, Джеймсона Хоторна поймают на том, что он открыто заботится о своем брате.
– Честно? – Я прикусываю губу, задержав ее между зубами на мгновение дольше, чем следовало, и понижаю голос: – Я волнуюсь. Грэйсон не в порядке, Джеймсон. Думаю, он не в порядке уже давно.
Джеймсон подошел к краю крыши – к самому краю – и посмотрел на простирающуюся вдаль территорию поместья.
– Хоторнам нельзя быть не в порядке.
Он тоже страдал, а когда Джеймсон Хоторн страдает, он идет на риск. Я знала Джеймсона и то, что есть только один способ заставить его признать боль и избавиться от яда.
– Таити, – сказала я.
Это было кодовым словом, которое я не использовала легкомысленно. Если Джеймсон или я говорили: «Таити», – другой должен был, образно говоря, обнажиться.
– В твой день рождения была годовщина смерти Эмили, два года. – Плечи и спина Джеймсона напряглись под рубашкой. – Мне почти удалось не думать об этом, но сейчас не худший момент сказать мне, что я не убивал ее.
Я встала рядом с ним, прямо на край крыши, не обращая внимания на шестидесятифутовый обрыв.
– Ты не виноват в том, что случилось с Эмили.
Джеймсон повернул ко мне голову.
– Сейчас также не худший момент сказать мне, что ты не ревнуешь Грэйсона, к которому очень близко стоит Иви.
Мне хотелось узнать, что он чувствует. Это было частью того, что мысли об Эмили с ним сделали.
– Я не ревную, – сказала
