куски попали в корм скоту.
Не знаю, чем там дело кончилось, – на этом моменте Ильич обычно выключал воду.
Ильич не был стахановцем, хоть косарём был знатным, поэтому работа у нас шла с перерывами и многочисленными перекурами, во время которых мы с Сокольским либо слушали байки Ильича, либо глазели на гигантский лесоперерабатывающий комбинат, находившийся рядом с нашей делянкой. На его дворе, устланном, как в цирке, щепой и стружкой, лежали штабелями огромные стволы, уже без коры и попиленные. Иногда что-то происходило, и какой-то механизм перевозил что-то с одного места на другое, что-то куда-то заезжало, издавало несусветный визг и вываливалось с другой стороны ровненькими стопочками. Если не приглядываться, то людей было не очень, и огромный комплекс, включая двор, казался гигантским механизмом. Это завораживало.
Полярные Зори находились рядом с Белым морем, глубоко врезавшимся в сушу заливом Северного Ледовитого океана, были окружены бескрайними лесами, в основном хвойными. Весь этот край был мне хорошо знаком с детства по лыжному Кировску. Я люблю эти лысые, снежные горы, суровый, как бы инопланетный ландшафт и короткое, но такое яркое лето, когда солнце не вообще заходит, а маячит на горизонте в красном мареве. В один из выходных мы с Сокольским съездили в Кандалакшу и искупались в Белом море, прыгая в воду с гигантского камня.
Горные лыжи
Меня поставили на лыжи в три года. Я помню свой первый спуск с горы на папиных плечах. Помню цвет искусственного освещения горы ВЦСПС в Кавголово, где это произошло. Тогда я, естественно, не знал никаких гор и склонов, но обрывки впечатлений, которые у меня остаются до сих пор, подсказывают, что это было именно там. Потом я также возил на плечах своих детей, сначала Митю, потом Зою, а теперь и Глеба.
Альпинисты и горнолыжники – это был самый писк шестидесятых. Как очки Шурика и мини-юбки, прически «бабетта», а потом сапоги-чулки и танкеры Аляска. Мой папа был физик, мама – геолог. Классика. Они пели песни Визбора и читали Хэма* – на даче висел портрет седого бородатого красавца, обветренного далекими морями и странствиями. А ещё летом они уезжали: мама – в поле, папа – в горы. Вообще, они всегда были заняты – своей работой, своими компаниями, своими интересами. И если бы не лыжи, я бы рос дворовым парнем, и как сложилась бы моя судьба, трудно представить. Но случилось так, что в компании мамы и папы у нескольких семей одновременно родились дети, и, чтобы облегчить нелегкую задачу воспитания отпрысков, было решено по очереди заниматься всеми детьми скопом. Для этого надо было собрать нас в одном месте. Таким местом стала хата, которую компания родителей, как тогда было принято, снимала в поселке Токсово с целью катания на лыжах с Кавголовских гор по выходным. Вернее, не хата, а хаты, потому что каждая компания обычно проживала несколько лет у одних хозяев, потом, по каким-либо обстоятельствам, перебиралась к другим. Я помню четыре такие хаты. Первая была на
