косогор. Паром отбыл, следом уехал Сухой, а мы заглянули в отделения проверить, всё ли уцелело после переправы.
Отделений у «Зверя» было девять. Печное открывалось сбоку, а в другие восемь мы проникали с палубы. На носу «Зверя» располагалось отделение управления, дальше парами шли холодильное и жилое, топливное и мусорное, хозяйственное и печное. На корме последней парой располагались трансмиссионное и моторное, проверять которые Кардан отправился в одиночку. Не любил помощников, да к нему никто и не напрашивался.
Несмотря на болтанку, ничто не разбилось, не протекло, и мы вздохнули с облегчением. Только Кардан продолжал озабоченно проверять воду в системах охлаждения. Мы его не трогали. Знали, что он до поздней ночи будет ковырять кишки «Зверя», пока не убедится, что в трубопроводах нет утечки, пока не прощупает крыльчатки и лично не проверит натяжение ремней.
До новой мясорубки осталось километров десять. Мы могли бы отправиться в вылазку уже сейчас, но зазря бегать с телегой я не хотел. К тому же мы с Фарой продрогли на мосту. Отложив вылазку, побросали ватники на откинутой платформе и забрались погреться во вторую, только что вычищенную печь.
Малой включил поддув, чтобы мы не задохнулись, и закрыл дверь. Следом включил горелку – не на полную мощность, конечно, – и воздух к нам поступал горячий. Поелозив, мы кое-как устроились между продольными упорами, обычно удерживавшими противень, и расслабились. Наслаждались теплом кирпичного пода и, наверное, со стороны напоминали хануриков. Ну, знаете, на третью неделю они сдуваются, лицо у них оплывает и делается ослизлым. Вот и мы с Фарой лежали такие. Размягчённые от жара, дряблые, а по нашим лицам струился пот.
Засыпая, я подумал, как бы там печники случайно не задали нам настоящего жару. Сифон мог и нарочно подкрутить чего не надо, надеясь, что мы заверещим от ужаса, поржать себе в радость, а потом запутаться в датчиках и спалить нас с Фарой дотла. Мы превратимся в дым и пепел. Нас затянут сразу десять вертикальных дымоходов, мы вылетим в общий горизонтальный дымоход и, миновав старенькие фильтры, вырвемся наружу – серым облаком нависнем над землёй, пока нас не развеет ветер.
Улыбнувшись, я уснул. И мне приснилось, что на «Зверь» приехал генерал. Суровый, с начищенными сапогами и блестящими звёздами на погонах— я такие крупные звёзды только в газетах и видел. Там частенько печатали портреты генералов. И речи печатали. Кроме Фары, у нас грамотных не было. Когда он ленился зачитывать речи, я просто разглядывал портреты.
Иногда смешно, если по радио услышишь, что такого-то генерала сняли и он угодил в исправительную колонию или в штрафбат, а газету привезли трёхнедельной давности, и этот генерал ещё красуется на передовице, чеканит обычное: «Наше оружие и наши бойцы – последний рубеж, отделяющий мир от катастрофы», – и ему к груди крепят очередной орден, в действительности уже с позором снятый. Вот такой генерал, как с передовицы, в моём сне приехал любоваться «Зверем»,
