думать об этом как о невероятной несбыточной мечте, как будто если она будет о ней много думать, мечта исчезнет, но внутренний голос, теплый убаюкивающий голос всех ее мечтаний, украдкой нашептывал ей имя, которое воплотит все ее мечты в жизнь:
– Аднан! Аднан-бей!
Она представила элегантного господина с изысканными манерами, принадлежавшего к высшим слоям общества, имеющего перспективы занимать высокие посты, с расчесанной на две стороны от подбородка бородой, цвет которой издалека трудно было определить – седая или русая, всегда хорошо одетого, всегда живущего на широкую ногу, вспомнила, как он руками в тонких лайковых перчатках кончиком изящного, кипенно-белого батистового носового платка протирает стекла очков в тонкой золотой оправе и как при каждой встрече смотрит на нее взглядом с затаенной мольбой; красивый, несмотря на возраст, который он мастерски скрывал, все еще красивый мужчина.
Пятидесятилетний возраст и наличие двух детей не отпугивали и не слишком волновали двадцатидвухлетнюю девушку, мечтающую о роскоши и богатстве. Собственно говоря, Аднан-бей был из тех мужчин, возраст которых совершенно не имел значения. Дети? Даже наоборот, это нравилось Бихтер. Сейчас, когда она думала о них, ей казалось даже забавным: «Они будут называть меня „мамой“, не так ли? Молодая мамочка! В двадцать два года быть матерью молодой девушки! Во сколько же получается я бы родила ее? А мальчик!.. Действительно, моя сестра, пожалуй, права! Так и стреляет раскосыми глазенками!»
Она представила, в какие платья будет их наряжать, потом сама рассмеялась над тем, как далеко забежала в своих мыслях.
В этом браке ее не тревожили ни дети, ни пятидесятилетний возраст Аднан-бея. Это были для нее такие незначительные мелочи, на которые легко можно было закрыть глаза и которые терялись на фоне той роскоши, которую ей сулило это замужество. Если бы Аднан-бей был таким же как все, если бы дети не были такими красивыми и нарядными, всегда гуляющими вместе с отцом, она бы в ответ на это предложение только пожала плечами и рассмеялась зятю в лицо. Но сказать «брак с Аднан-беем» было все равно что сказать «самая большая ялы на Босфоре»; когда проплываешь мимо, в ее окнах видны люстры, тяжелые шторы, ореховые стулья с резьбой Людовика XV[21], лампы с огромными абажурами, столики и скамьи с позолотой, причал, где пришвартованы белая гичка[22] и ялик из красного дерева, покрытый чистым брезентом. Затем перед глазами Бихтер со всем богатством ее воображения раскинулись ткани, кружева, переливающиеся разными цветами драгоценности, жемчуга, посыпался дождь из вещей, которые она безумно любила и не могла себе позволить.
Бихтер хорошо знала: важной причиной, помешавшей ее матери заключить действительно блестящий брак, который открыл бы ей дорогу в высший свет, был ее образ жизни, непреодолимая, страстная, не имеющая границ любовь к развлечениям. Дочерям Фирдевс-ханым, этим последним прекрасным цветам семейства Мелих-бея, блеск и слава которого уже начали меркнуть, мог выпасть
После Крымской войны 1853 г. богатые владельцы особняков стали отказываться от традиционной османской мебели и обставлять дома на европейский манер.
