смешать с дерьмом. Нельзя из дерьма слепить алмаз.
Или – или. Третьего не дано.
О Золотой мой Будда, а как же ты? Как же горит во лбу твоем Третий Глаз?!
Закрой ладонью лоб свой. Ослепни хоть на миг. Усни. Передохни.
«Убив отца и мать, убив четырех воинов…»
Я и во сне считаю удары часов, как удары сердца своего. Каменного сердца. Железного сердца.
Ты знаешь, Оська, што бают про енерала нашего?.. А то. То и бают. Что, мол, он подсадная кукла японьская, слышь?.. А, не веришь?.. Лапой машешь?.. Маши, маши, мать твою так-этак-разэтак. За што мы-то с тобою, русские люди, за какой такой шиш моржовый кости свои тута, в степях, покладем?.. Трекашь, мы тута выросли?.. Да, выросли. Да, и я, Федька Крюков, тута вырос, на Амуре-батюшке, недалеко отседова, ну, верст пятьсот… а каво для Сибири-матушки пятьсот верст!.. как комар начхал, право слово. И што? Дымок знатный. Втягивай губой, втягивай, ноздрей лови. Когды еще вот так-то посидим, посмолим, покалякам. Пыташь, што это я все корябаю да корябаю?.. Бумаги-то мне сам енерал отпустил. Баит, выдать, мол, Крюкову десть бумаги, пущай садится и корябат, каво хотит. Можа, он летопись нашей Дивизии пером-то наковырят, всем молчать!.. Ну, все, вишь, и молчат, а я… Я все корябаю. Знать хошь, што?.. А, хитер ты бобер. Так тебе сразу и выложь. Миколка тайну выдал, говоришь?.. Ну я Миколке в бок кулаком насажу, вот ужо появится. Библию я пишу новую, самоновейшую, понял?!.. Што скалишься?!.. Каво ржешь-то, как коняга, а-а?!.. не смей ржать. Натуральную Библию ваяю, как прям ту, Божью, настоящую. Баешь, грех?.. Сказать хошь, што она, Библия, уже настрочена пророками когды-то, родимая, и, значитца, ее как бы нельзя, ну, што ли… вроде как… повторить, да?.. А я гутарю тебе – можно. Можно, щенок! Еще как можно! Вить каво тута, вокруг нас, творится? Вокруг нас, милый ты мой Оська, творится самый што ни на есть перекрой царства. Было наше царство-государство, Расея-мать; был у нас, братец ты мой, Царь; был у нас плохой ли, хороший ли, гадостный ли, зверский ли, – а, пес с ним!.. – а все ж порядок. В церкву ходили по праздникам, в армии служили… семьи заводили, в пост постились, в Пасху – разговлялись да надирались, под крыльцом валялись… Детей рожали, Расею от бусурманов защищали… мой-то батька, промежду прочим, под Плевной отличился… и, кумекай, без руки домой вернулся, да хромой… а матка его уж как обхаживала, уж как слезу лила над ним… Ох, Боженька ты мой!.. Слава русская, солдат русский, Царь русский… Бог русский… все нашенское было, порядок. Разрежь пирог – а там три начинки: Бог, Царь да народ, вот и весь тебе оборот, а то, что власть имущие кровь сосали, что поп тебя за волосы из лужи, пьяного в дымину, тащил, что недоимки забирали, последнее тянули, – так это ж, милый ты мой, государство, а в ем – зако-о-оны, мать их… не мы с тобой их пишем… Каво пыташь?.. Об чем в Библии своей пишу?.. Да ты, брат ты мой, затянись лучшей да помолчи. Помолчи чуток! Про все печатлею. Про битву нашу под Улясутаем. Под Маймаченом. Про переход по канскому льду. Про то, как вот в ночи стоит дворец Богдо-гэгэна энтого ихнего, светится
