он сам. Обе воюющие стороны не замечали, что и в дверях их кабинета и под окнами собирались слушатели, изредка раздавались аплодисменты, делали встревоженные перебежки милиционеры и фининспекторы. С короткими перерывами для срочной работы и на обед жаркий диспут продолжался до позднего вечера. И так бывало – чуть ли не каждый день.
Редактор, которому надоели эти встречные затяжные бои на подведомственной ему территории, вынужден был через неделю отсадить своего зама из отдела писем. Так мэтры и не успели дать в глаз друг другу. Каждому не позволил сделать это равномощный потенциал соперника. Паритет способностей дать в глаз или во рту покарябать вообще великая вещь. Даже на уровне держав, не говоря уже о народных интеллигентах. Конфликт перешёл в стадию затяжной холодной войны, теперь на автономных, можно сказать суверенных территориях.
Публицистика осталась на своей новой, отвоёванной территории. Поэзия же перешла в отдельный, освободившийся у финансистов, кабинет по соседству с секретариатом, представленным очень тощим, высоким и тоскливым Григорием Евдокимовичем Красниковым, в довершение ко всему, пугающе, то есть, как бы по-городскому интеллигентным – этот умел слушать. Да ещё и молчать! При этом не предпринимать ни малейшей попытки дать в глаз! Такие в среде пишущей провинциальной братии – действительно, крайне редки, буквально, как кометы. Но и столь же, в случае чего, опасны. Таким людям не верят по определению. Поскольку чуть что – сносят эти гады любого прямо на корню. Что им какой-то глаз, когда можно сразу зарубить строк двести, а то и триста! И что интересно – почти всегда словно бы за дело. Как потом выясняется. И при этом пожаловаться на него некому! Даже милиция молчит себе и всё тут!
Сегодня ответственный секретарь немного запоздал, но как только он появился в дверях редакции, Иванов-Бусиловский немедленно потребовал его к себе, тоненько закричал, едва тот обнаружился на ближней дистанции:
– Гриша! Я же говорил тебе, что напечатают! Вот, смотри!
– Что это? – Красников не спеша взял журнальчик. – Ага. А что, недурно, совсем недурно. И я говорил, что это у тебя неплохая вещь. Даже заголовок оставили. Что ж, я рад. От всей души поздравляю.
Иванов-Бусиловский благодарно обнял деликатного Красникова и, вожделенно попискивая, буквально унёс его к своему кабинету. И оттуда тотчас же поплыли по всему зданию на редкость дивные рифмованные строки. То была очередная «неплохая вещь», пока ожидающая выхода в свет.
Летучка прошла судя по всему достаточно быстро и гладко, если не считать прозвучавшей в самом начале возмущённой речи заведующего отделом писем.
– Этому пора положить конец! – Матюша, брызжа слюной, не глядел в сторону могучего каратиста Лёньки. – Всему есть какой-то предел. И я не намерен больше терпеть издевательства, этот предел настал. Как хотите. – Но в глаз не дал. Постеснялся.
– В чём дело? – Сухо прервал
