и бабушки. Три прекрасных дня, наполненных знакомством с красотами огромного и бескрайнего сада и парка, расположенных чуть в отдалении от монументального и не менее роскошного дедовского жилища, казавшегося для Владуса настоящим дворцом. Но настало время отправиться вместе с дядей на торжественное выступление нового императора перед гражданами Рима. И вот, находясь в лектике вместе с дядей, юноша под движущуюся монотонность наёмных носильщиков-рабов всё, не переставая, из раза в раз окунался в воспоминания тех трёх последних дней. Перед глазами то и дело в мысленных очертаниях представали дедушка и бабушка. Они виделись Владиусу людьми довольно строгими и властными. Людьми, у которых было слишком много рабов, предназначавшихся как для ухода за огромным домом, так и для приусадебных и парковых всевозможных земельных работ. Такое количество невольников на дедовской вилле очень огорчало душу молодого римлянина и в то же время отягощало, вызывая в глубине сердца неприязнь. Ведь Владиус ещё с раннего детства был не приучен видеть такое количество несчастных несвободных людей. Дома в Британии в семье у Ливерия и Туллии ведь трудились, помимо самих домашних, лишь нанятые вольнонаёмники. И это было вызвано сущей волею главы семьи. Но в самом Риме всё было несколько по-другому. В Вечном городе, как казалось иногда юноше, словно присутствовал настоящий культ рабства, повсюду и особенно у очень богатых и знатных граждан. Но такова была суть всей римской системы, суть жизни римского общества, в котором, помимо обеспеченных господ, средних рабочих и военных граждан, обязательно были и рабы. Вспыхнувшая в мыслях тема была не из приятных, и Владиус, чтобы хоть как-то от неё отстраниться, мимолётно посмотрел в сторону расположившегося напротив дяди и, заметив, как тот что-то очень внимательно и аккуратно читает в трясущемся в руках свитке, с встрепенувшимся юношеским любопытством произнёс:
– Дядя Овидий, а о чём это ты там так увлечённо читаешь? Если это, конечно, не секрет!
– Политика, друг мой! Вся жизнь моя – политика! Тебе о ней во время обучения ещё предстоит узнать. Ораторское искусство, да и не только оно, в Риме сильно! Кто знает, может быть, ты вместо гладиуса и легионерских доспехов возжелаешь вдруг надеть тогу и стать вторым Цицероном. Ха-ха! – улыбаясь, промолвил Овидий, и отстранённо взглянув на Владиуса, после паузы добавил: – И всё же лик твой ясный, отнюдь не лишённый благородства и романтики, выдаёт в тебе обратное. Ах, Владиус! Видимо, и правда суждено быть тебе воителем! Да, кстати, друг мой, хочу тебя обрадовать: я сегодня вечером приглашён на ужин к одному очень знатному и влиятельному сенатору. Ну что ты на меня так завороженно смотришь? Ты уже должен уяснить: там, где есть я, с большой долей вероятности будешь и ты. Мы теперь ведь одна семья! Прошу об этом теперь тебя не забывать, мой дорогой племянник! Ха-ха-ха!
– Да я, дядя, уже всё это уяснил, можешь впредь более не горячиться! Всё уяснил и запомнил! А насчёт званого ужина, так я за него обеими руками! Дядя, а мне вот интересно, в чём
