что не прокормит или не воспитает собственное дитя. Может быть, это было всего лишь неудобное последствие вспыхнувшей и угасшей страсти, или пьяного угара, или жестокого унижения. Может быть, медики поставили какой-то диагноз, нарисовали картину неутешительного будущего для младенца, полного болезней и страданий, – как отлично умеют делать все врачи, будто их этому специально учат в мединституте. А может, экзистенциальная тоска, упаднический настрой, так присущий молодым людям, только-только выскользнувшим из мягких лап детства, убеждает ее, что приводить в страшный и суровый мир еще одно человеческое существо, обрекая его на такую же тоску, – это преступление?..
Лоре почему-то показалось, что пройдут месяцы, возможно, годы, а частичка Вари так и останется – замершей над Яузой, впечатавшейся в Город, влившейся в ковку чугунного парапета. И каждый раз, проезжая мимо, краем глаза Лора будет замечать ее, колеблющуюся, все еще решающую и не решившуюся.
…Дева над вечной струею
вечно печальна сидит[2].
Перед самой Лорой такого выбора не стояло.
Она родилась в рабочем городишке на дальнем краю Подмосковья, единственный ребенок бывшего военного Алексея Алексеевича Астанина, ветерана афганской войны, которого все знакомые звали не иначе как Лексеич, и его жены Зои, всю жизнь проработавшей продавщицей в гастрономе. Родители жили несчастливо, постоянно переругиваясь и покрикивая друг на друга, хотя до рукоприкладства не доходило. Отец Лоры был человек хмурый и немногословный, и большая часть того, что он говорил, адресовалась его супруге в ответ на бесконечные придирки, а тут уж он выражений не выбирал. Иногда, примерно раз в два месяца, Лексеич уходил в жестокий запой, и несколько дней сидел на общей кухне, опершись мозолистыми руками о колени в спортивных трико, и мутными глазами уткнувшись в пустеющую бутылку. Дом был фабричный, двухэтажный кирпичный барак старой постройки с двухкомнатными отсеками квартир, темной кишкой коридора с тусклой лампочкой, болтающейся на белесом проводе и паутинах, и единственной на этаже кухней, и когда мать приходила ругать отца или отнимать бутылку, это слышали все соседи.
Лора пропадала на улице целыми днями, чтобы не видеть дрязг и разборок, и водила дружбу с мальчишками. Она наравне с ними участвовала в уличных боях «двор на двор», ходила удить рыбу в пруду за Домом пионеров, шастала по заброшенным корпусам завода и в гараже копалась в рухляди, еще недавно бывшей «Запорожцем», «Москвичом» или «Днепром». В бойкой компании пацанов она была единственной девчонкой, и это как налагало определенные обязанности, так и давало привилегии. Впрочем, привилегиями она не пользовалась, а вот в автомобилях разбираться научилась замечательно и к окончанию школы могла исправить любую поломку – как в чуде отечественного автопрома, так и в иномарке. Пожалуй, единственное, чего искренне не понимали ее
Из стихотворения А. С. Пушкина «Царскосельская статуя».
