шедевры принадлежали художникам, имена которых Эммануэль определить не могла, за исключением Луизы Занибелли и Пьера Молинье.
На столике, заполненном бумагами и книгами, ее внимание привлек огромный многогранник из незнакомого ей материала, чьи тридцать граней в виде ромбов, казалось, светились разными оттенками.
Эммануэль не стала подсчитывать грани этого странного предмета, она также не видела ничего плохого в вызове, который эта фигура бросала эвклидовому пространству. Она еще помнила научную переписку, перевод которой она только что закончила. Там присутствовала формулировка, которая очень ее рассмешила:
«Почти периодические объекты периодичнее, чем непериодические объекты».
Тем не менее она обратилась к Жану – инженеру, находившемуся в курсе всех технических новинок. По крайней мере, он был таким, когда жил с ней.
Она спросила:
– Откуда у тебя этот триаконтаэдр?
– Я же талантливый мастер, черт возьми! – ответил он. – Или у меня руки не из того места растут?
Поскольку разговор зашел о работе, Жан поинтересовался:
– Почему ты зарабатываешь фрилансом? Твой муж успешный рекламщик, и, мне кажется, он вполне может обеспечить вас обоих.
– Нельзя любить того, от кого зависишь, – объяснила Эммануэль.
Зря она это сказала. Жан тут же вспомнил эту цитату. И ответил другой, от той же датской романистки:
– «Я без ума от любви! Но доверие! Без доверия нельзя даже выпить чаю со старой дамой».
«Надо же! – подумала Эммануэль. – Этот мужчина ничего не забыл. И это хорошо!»
– Не откажусь от чая, – тут же парировала она. – Но, надеюсь, у вас есть и бутерброды. У меня от любви к тебе свело желудок.
Вместо чая Аурелия принесла шампанское и бутерброды с рыбой. Они с Эммануэль сели рядом на коврике.
– А где же ваши картины? – спросила гостья. – Я имею в виду то, что вы нарисовали до вчерашней выставки. Я здесь ничего не вижу.
Жан опередил жену:
– Публика раскупает картины Аурелии. Она признанный творец.
Эммануэль энергично закивала с набитым ртом. Проглотив бутерброд, она уточнила:
– Художник, который не соблазняет, – вовсе не художник. Искусство существует, чтобы изображать неописуемое искушение, перед которым невозможно устоять. Я презираю художников, которые не способны наделить свои творения особой энергетикой, благодаря которой их хочется желать.
– Но, помнится, ты любила говорить, – напомнил ей Жан, – что только искусство способно наглядно представлять будущее.
– Я не изменила своего мнения. Но не думаю, что будущее будет фригидным.
Аурелия задала следующий вопрос с осторожностью, которую Эммануэль посчитала излишней:
– Не кажется ли вам, когда вы смотрите на мои картины, что желание не имеет пола?
– Я не следую моде, – ответила Эммануэль, – я питаю слабость к красоте.
