о том месте, где я сделала первые шаги, где сказала впервые слово «мама». Где пошла в первый класс, обзавелась подругами. Где я впервые влюбилась, и где все потеряла. В конце концов, где оборвалось мое детство – это родительский дом. Я уехала оттуда, когда мне еще не было и 14. Хоть мне уже 19, я до сих пор помню тот день во всех деталях…
Утро. Оно начиналось не со слов любящей мамы: «Просыпайся, солнышко!» – не с вкусного завтрака и обсуждений дел на день, а с криков, ругани и скандалов пьяных родителей. Так я просыпалась с 9, каждое утро слыша, как потихоньку спиваются мои мама и папа. Говорят, что дети не понимают происходящего, но это далеко не так. Я понимала все. Понимала, почему мама не реагирует на меня, а папа, допив непонятную прозрачную жидкость, начинает буянить. А порой и бьет маму, лежащую на полу, которая была не в состоянии сопротивляться. Но это не от ее беспомощности, а оттого, что она была пьяна побольше отца.
Зачастую они не трогали меня, когда были заняты «взрослыми делами», как это называлось у нас, а я предпочитала молчать. Но бывали моменты, когда я, доходя до ручки, пыталась «вразумить» их, не понимая еще, что это невозможно. Обычно мои безнадежные попытки заканчивались либо скандалом, либо пощечиной от мамы, либо ранами, которые я перевязывала бинтами. Помню, как однажды отец в приступе белой горячки взялся за нож. Тогда я думала, что так все и закончится: я, лежащая в луже крови, в окружении пустых стеклянных бутылок и пьяных родителей, уже поминающих свою дочь. Не думайте, что я не пыталась найти выход. Я просила о помощи, но взрослым было наплевать на меня, ведь я – очередной ребенок из подобной семьи, коих много. Соседи, видя, как отец швырял меня на пол, называя дрянью и неблагодарной дочерью, ни разу не помогли, не остановили его, не вызвали полицию. Я сбегала, но итог был один: меня насильно возвращали в этот ад.
И вот одним холодным декабрьским утром к нам заехал мой дядя. Пожалуй, он единственный из моих родственников, кому было до меня хоть какое-то дело. Ему не нравилось, что его сестра превращается из студентки, окончившей колледж с отличием и имевшей большое будущее, в алкогольное месиво, не способное нормально разговаривать. Диган пытался закодировать Мелиссу. Каждый раз – безуспешно. Многочисленные клиники, клубы анонимных алкоголиков – все напрасно. С моим рождением он было подумал, что его сестренка одумается, но «одумалась» она всего лишь на 5 лет. Потом стала немного выпивать, затем уходила в запои и так вниз по наклонной. Ему со временем перестало быть жаль ее. Диган жалел только свою племянницу. Он грозился, что заберет меня или пожалуется в органы опеки. Мать вроде бы одумывалась. Она стала перед каждым приездом дяди готовиться: делала вид, что трезвая и не пьет, готовила еду, «заботилась» обо мне, замазывала тональником синяки себе, а заодно и мне, в надежде, что ее братец не заподозрит неладное. Ее план удавался. Во время того, как Диган гостил у нас, в доме царили покой, мир, любовь и СЕМЬЯ (я уже и забыла какого это – чувствовать, что ты в СЕМЬЕ). Но стоило ему выйти за порог дома, попрощаться и сесть в свою машину, отъехав от нашего дома буквально на пару метров, как мама «снимала» свою улыбку, и все начиналось заново.
Но в тот день Мелисса не знала о его приезде. И вот, войдя в дом в шесть утра, Диган обнаружил свою сестру,
