дьяконом проследовали на паперть. Сторож открыл тяжелые церковные двери и, когда все вошли, тихонько впустил пять ребят из нашей компании, немедленно закрыл и запер двери. Мы притаились в темноте храма за массивными колоннами.
Федор Иванович стоял справа от священника и дьякона, несколько впереди двух своих малорослых сотоварищей. В пустой церкви гулко резонировали тихие возгласы священника и торжественно-печальные напевы панихиды. Шаляпин стоял, понурив голову, и редко крестился. Когда же в конце панихиды дьякон возгласил «вечную память», он тихо опустился на колени и… вдруг зарыдал как ребенок. Его большое тело, распластанное на каменном полу церкви, сотрясалось от рыданий. От нахлынувших непрошенных слез засопели за колоннами и мы, мальчишки.
Закончилась панихида. Шаляпин взял себя в руки, вытер глаза платком, поблагодарил священника за службу и медленно пошел к выходу. Мы, ребята, выскочили вслед за сторожем. Солнце уже зашло за горизонт, наступили сумерки, в воздухе похолодало.
С тех пор минуло более семидесяти лет, а события этого тихого вечера стоят перед моими глазами, как только что пережитое. Судя по многочисленным воспоминаниям о Ф. И. Шаляпине, горсть самарского чернозема, взятая им на кладбище где-то вблизи от могилы матери, была заключена в драгоценный ларец, который сопровождал его во всех странствиях по «белу свету», напоминая ему о любимой родине и далеком тяжелом детстве. После смерти Ф. И. Шаляпина его вдова Мария Валентиновна вскрыла этот заветный ларец и обнаружила в нем ту горсть земли, взятой Шаляпиным возле могилы своей матери по указанию кладбищенского священника.
Любовь и жизнь
Время, время, – и мы его дети!
Так в дикий смысл порока посвящает Нас иногда один его намек.
Школьные годы, как видно из изложенного, понятие очень емкое. От 9–10-летних первоклашек до 18–20-летних парней с пробивающимися усами, с более-менее сформированным, но беспокойным, ищущим мышлением, с попытками становления на собственные ноги, – вот в эти ответственные годы, оторванные от семьи и сельской обстановки, подростки превращаются в созревающих юношей. И этот процесс идет с неумолимой биологической последовательностью, обычно никем и ничем не регулируемой. Мир ощущений быстро расширяется, углубляется, расцвечивается в яркие тона; твое внимание начинает фиксироваться на тех предметах и явлениях, мимо которых ты ранее мальчишкой пробегал без остановки: случайно подсмотренное обнаженное женское тело, лучистый блеск глаз девушки, нечаянное соприкосновение с нею в трамвае и т. п. Ищешь ответов в необъятном мире художественной литературы, а она всегда говорит тебе о любви в самых разнообразных проявлениях – то тургеневской Лизы, то Сонечки Мармеладовой и Настасьи Филипповны у Достоевского, то Наташи Ростовой, Анны Карениной или Катюши Масловой у Толстого, то безнадежной
