style="font-size:15px;"> – Рауль. Хочет покончить с собой.
– И давно?
– Да уж с обеда. Он потерял Кики. Они четыре года были вместе.
– Что-то в этой гостинице слишком много плачут, – пробормотал я, прислушиваясь к сдавленным всхлипам, что доносились из угла с растениями, тревожа сонный плюшевый покой обшарпанного холла. – И почему-то всегда под пальмами.
– В любой гостинице много плачут, – изрек Меликов.
– В отеле «Ритц» тоже?
– В «Ритце» плачут, когда обвал на бирже. А у нас – когда человек внезапно осознает, что он безнадежно одинок, хотя прежде он так не думал.
– А Кики что, под машину попал?
– Хуже. Обручился. С женщиной! В этом вся трагедия, по крайней мере, для Рауля. Согреши он с другим голубым, никто бы не стал выносить сор из избы. Но с женщиной! Переметнуться в стан заклятого врага! Это предательство. Осквернение святынь. Страшнее смерти.
– Бедные голубые. Это же вечная война на два фронта. Изволь конкурировать и с мужчинами, и с женщинами.
Меликов ухмыльнулся.
– Рауль сегодня тут целую речь произнес и по поводу женщин немало соображений высказал. Самое безобидное, по-моему, было вот какое: они, мол, как тюлени без кожи. А уж насчет столь обожаемой в Америке женской прелести, как пышный бюст, он и вовсе в выражениях не стеснялся. «Трясучее вымя для сосунков-извращенцев» – это, пожалуй, еще самое невинное. И стоит ему вообразить, как его Кики к такому вымени приникает, бедняга Рауль ревет, как резаный. Хорошо хоть ты пришел. Его в номер спровадить надо. Здесь, внизу, ему никак нельзя оставаться. Пойдем, поможешь мне. В этом буйволе центнер живого веса, никак не меньше.
Мы крадучись подошли к пальмовому закоулку.
– Он вернется, Рауль, вот увидите, – прошептал Меликов. – Оступиться может каждый. Кики вернется. Возьмите себя в руки.
Мягко подхватив бедолагу с двух сторон, мы попытались помочь ему подняться. Но он, сотрясаясь от слез, только крепче вцепился в мраморный столик. Меликов продолжал увещевать.
– Вам надо выспаться, сон лучший лекарь. А Кики вернется, Рауль. Поверьте мне, я не первый раз такое вижу. Он вернется.
– Оскверненный! Запятнанный! – проскрежетал Рауль.
Тем не менее нам все-таки удалось его приподнять, и он тут же наступил мне на ногу. Всем своим центнером.
– Да осторожнее вы, чертова баба! – взвыл я.
– Что?
– Да-да, вы ведете себя как слезливая старая баба!
– Это я старая баба? – переспросил Рауль, как ни странно, уже более-менее нормальным тоном.
– Господин Росс не это имел в виду, – попытался вступиться Меликов.
– Отчего же. Именно это я и имел в виду.
Рауль провел ладонью по глазам. Мы уставились на него, ожидая нового приступа истерики.
– Это
