от него пахнет матерью. Возможно, уже не пахло; скорее всего, все напоминания о матери – частички кожи, выпавшие волосы – давным-давно исчезли, превратились в пыль.
Но Вандер представляла, что в одеяле по-прежнему что-то заключено. Что её мать – часть одеяла, а одеяло – часть матери. Его ветхость не имела никакого значения, пока Мейбел не села на него – и тогда показалось, что одеяла хуже нет на свете.
Но теперь…
Теперь оно казалось самым роскошным из всех одеял. Мягкое, уютное, богатое. Это одеяло могло принадлежать какой-нибудь французской виконтессе.
– Здесь неплохо, – Вандер пожала плечами и покраснела, пытаясь скрыть гордость. – Хотя иногда одиноко.
Мейбел покачала головой:
– Это не одиночество. Это свобода. Дома мама и папа вечно кружат надо мной как мухи. Когда закончатся уроки, они придут, будут трясти решётку и звать меня. Вот почему сегодня утром я задержалась. Они хотели меня проводить. Донести сумку. Познакомиться с учительницей. Проследить, чтобы я села за нужную парту… – Мейбел вздохнула и закатила глаза. А потом заметила что-то в лице Вандер – болезненную гримасу или проблеск грусти. – А ты как живёшь? – негромко спросила она. – Кто твои мама и папа? Где они?
– Мать, – поправила Вандер. – У меня всегда была только мать. Моя… – она припомнила слово, которое произнесла Мейбел, – …моя мама. И она давно меня покинула.
– О… – Мейбел склонила голову. – Ты, наверное, по ней тоскуешь. Ну конечно. Но в чём-то тебе повезло. Ты можешь делать что хочешь.
Вандер улыбнулась:
– Да.
– Ты много плакала, когда её не стало? – тихо спросила Мейбел.
Вандер помедлила. Стыд, казалось, уже не вмещался внутри. Но она знала, что не сумеет солгать.
– Я не плакала, – призналась она.
– Я тоже редко плачу, – кивнув, сказала Мейбел. – Хотя некоторым это не нравится.
Мейбел кашлянула и как будто чуть-чуть побледнела, но без свечи в комнате стоял полумрак, так что, возможно, Вандер просто показалось. Это она была бледная, а не Мейбел. Мейбел была соткана из солнечного света.
А затем, прямо над потолком, нетерпеливо зазвонил старый школьный колокол. Начинались уроки.
Мейбел встала и протянула руку Вандер.
– Тебя поднять? – спросила она.
Вандер помедлила. Она подумала, что взять Мейбел за руку было бы очень приятно. Рука у неё, наверное, тёплая. Но она покачала головой.
– Не надо, – сказала Вандер. – Я привыкла справляться сама.
Мейбел улыбнулась:
– Один – ноль.
В душе Вандер вспыхнуло такое яркое сияние, что оно, казалось, непременно должно было вырваться наружу.
Тем не менее она поднялась сама.
– Она всё поймёт, – каркнул Холлоу. – В конце концов она тебя бросит. Это лишь вопрос времени.
– Хватит,
