угадав мысли, равнодушным голосом предупредила:
– Вот ты меня расстраиваешь. Буду я идти на работу, ударит меня машина, убьёт и все поймут, что это – ты виновата! Расстроила маму, довела до белого колена. Она шла по улице, задыхалась и ничего не видела. Вот её машина и сбила! И все будут на тебя пальцем показывать: «А-а-а-а! Это та самая девочка, из-за которой несчастную мать машина сбила»!
Или мама думала, что Аделаида хочет её под машину толкнуть? Или ещё что-то другое?.. Нет! Всё равно не понятно: зачем ей было читать именно этот рассказ про задушенного ребёнка?! К чему?
Мама же, не глядя по сторонам, не оглядываясь, не заморачиваясь Аделаидиными сомненьями, жила по своему, вырезанному для себя персонально и для окружающих, железобетонному клише. Мама не меняла ничего, ни пальто, которое Аделаида на ней видела ещё на фотографиях, где мама ходит по парку с коляской; ни причёску, ни юбки, ни кофты, ничего, и делала это с таким удовольствием и самоотречением, будто мстила кому-то. Но кофты и пальто времён Первой отечественной можно было пережить, хотя Аделаида так мечтала, чтоб мама стала ещё красивей и нарядней, однако то, что мама не желала менять ни слова, ни привычки, ни мнение о чём-либо, была катастрофа! Как безудержно тоскливо заранее знать, какое выражение лица она сделает на тот или иной раздражитель. Что она скажет по тому или иному поводу. Как себя поведёт. Что устроит в начале, как выдаст финал, словно мама всю жизнь играла по давно расписанным нотам, причём как талантливый пианист-виртуоз – бегло и без фальши.
– Я тяну тебя всеми силами! Кричу, чтоб ты остановилась! Но разве ты слышишь?! Твое место – с уличными босяками в вертепе! Ты знаешь, что такое «вертеп»?
Аделаида не знала. Но слово ей напомнило «вертел», и она представила, как изо рта у неё торчит эта железная палка, и её крутят над костром, чтоб она равномерней прожарилась. Уличные «босяки», естественно, босые, сидят, в рваных штанах, связанные, под огромным дубом и ждут своей очереди.
У мамы было богатое воображение. У Аделаиды, видимо, не меньше.
Как-то раз во время очередного катания по «колее», мама вдруг, как человек, поражённый ударом молнии, протянув вперёд руки и растопырив пальцы, замерла в позе городового:
– Ах! Я поняла! – Она вытаращила на Аделаиду удивлённо-сочувственные глаза.
– Ты – заколдованная! – Вдруг прошептала она, как в сказке про спящую принцессу.
– Ты заколдованная, девочка моя?!
– Василий! – Мама уже чуть не плакала от умиления.
– Василий! Наш несчастный ребёнок заколдованный!
– Что делать?! Василий, что нам теперь делать?!
Аделаида чуть было не захихикала, чтоб подыграть маме, хотя на самом деле было довольно жутко. Но вовремя одумалась, решив понаблюдать, что мама хочет сказать словом «заколдованная», и, как
