знаний абитуры. Если бы лишь по его оценке принимали, тогда чуть всех не зачисляй.
Иное дело второй экзамен – сочинение. Писать наш народ и вообще не горазд – ну не письменная у нас нация! Какая угодно – анекдотная, болтологическая (кому из троечников в школе не рекомендовали не заниматься болтологией?), трепалыжная, но только не письменная. Поэтому как ни упирались рогом репетиторы, деньги им уплаченные родителями шли почти стопроцентно на ветер. Либо дано человеку, либо – нет. Тут ещё и неправильное, по моему глубокому убеждению, обучение русскому языку сказывалось (и продолжает сказываться и поныне), приводя к тому, что целый народ (!) писал и пишет безграмотно. А в сочинении ведь как? Тут хоть не хуже Маркса размысли «Размышления юноши при выборе профессии», но коли не выдержишь «уж, замуж, невтерпёж», то будет тебе жирный кол – с припиской-похвалой за свежесть мысли. Но баллы считают не по хвалебным припискам…
В силу этого, на сочинении выбывали из гонки все витии, считавшие, следом за шибко «продвинутыми» учителями, что умение оригинально мыслить важно паче знаний как таковых.
Я русский знал и знаю сносно. Литературу – даже более. Сочинений мы в двух старших классах писали по несколько штук в неделю – такой порядок завела пришедшая к нам из тюрьмы новая учительница-словесница Елена Ивановна Муждабаева. В тюрьме она, конечно, не сидела – она там учила заключённых. И потому характер имела дамасской стали. И благодаря этому многих у нас многому научила. Программа по русскому завершилась в 9-м классе, и весь 10-й мы неистово писали на её уроках и дома сочинения, шлифуя навыки излагать мысли на письме компактно и внятно.
Так что подготовка у меня была хорошая, при том, что и склонность к словесности всегда имелась. В 5 лет я сочинил первые свои стихи, автограф коих (писать я уже умел – и написал хоть и на тетрадном листике в клеточку, но зато заточенным, по папиной выучке, гусиным пером – бог его знает, где мы его с папой взяли!) мама хранила, но и память моя не утеряла. Оно было о Пушкине: «В умной голове талант образовался. Его стихи на память всем остались».
Хуже было другое, грозившее всё и вся осложнить: в промежутке между первым и вторым экзаменами у меня на правом глазу сел ячмень. К вечеру 4-го он набряк на нижнем веке настолько, что мешал, как аденома простаты мочеиспусканию, испусканию мыслей. Без коих на предстоящем 4-часовом (в отличие от 6-часового школьного) сочинятельном ристалище даже моя практически безупречная грамотность обесценилась бы в глазах приёмной комиссии абсолютно.
Дело пахло керосином, как тогда любили говорить. Ячмени в 10-м классе у меня садились несколько раз, причём с хорошую сливу. Что интересно, ни до 10-го, ни после они меня визитами не жаловали, – а в 10-м цеплялись, как репьи. Думаю, на нервной почве. Я всегда учился в средней школе не особо: из точных наук мне легко давалась только химия, а вот математика и физика вынимали всю душу. Ну, не математический я человек… Конечно,
