действия Мудрослова, первая отливка оказалась обычным – и довольно посредственным – чугуном. Впрочем, как и вторая, и третья, и четвертая. Он нарочно сделал маленький тигель, чтобы провести побольше опытов за короткое время: ждать всегда противно. Может, все дело было в этом?
К обеду, испортив две отливки, Есеня хотел бросить это глупое занятие. С него лился пот, он устал раздувать мехи и обжег пальцы, по глупости потрогав тигель, вынутый из горнила, – был уверен, что тот достаточно остыл. А главное – ничего не получалось! Куда уж ему! Со свиным рылом в калашный ряд! Мудрослов – благородный, ученый и талантливый. А он кто? Балуй, одно слово. Мысль о том, что отец нисколько не удивится, увидев чугунные отливки, которые Есеня наплодил в изобилии, привела его в бешенство. Он отказался обедать, и Цвета принесла ему кринку молока прямо в кузницу.
К вечеру, на четвертой отливке, он в первый раз… увидел. Он увидел движение шлака, он понял, что происходит внутри тигля, он заметил даже узор! Мудрослов переставал раздувать мехи в тот момент, когда тигель начинал проседать, и именно этого мига Есеня и ждал. Но вдруг что-то произошло: узор, все более и более заметный, начал растворяться, исчезать, и можно было не сомневаться – в тигле теперь варился низкосортный чугун.
Поздно! То ли он раздувал мехи не слишком хорошо, то ли, наоборот, чересчур старался. Он вынул тигель из горна и поставил его в угол – можно не смотреть, ничего не получилось. Одна секунда – и вместо бесценного булата получается чугун. И эту секунду надо почувствовать!
Отец, вернувшись от углежогов, посмотрел на результат, многозначительно кивнул и ушел ужинать. Есеня загубил еще пару штук – теперь он неправильно охлаждал отливку. Это был уже не чугун, но еще и не булат: как он ни старался, остывание сверху шло быстрей, и «грязь» уходила в центр отливки.
Он все делал, как Мудрослов! Он таращился на остывающие угли до боли в глазах! У него обгорело лицо – он силился рассмотреть, что происходит внутри тигля. Он чувствовал, как подрагивают угли, ему казалось, он слышал, как потрескивает металл, превращаясь в мягкие кристаллы, и как дорожки этих кристаллов бегут от стенок тигля внутрь.
– Ты спать пойдешь? – спросил отец, заглянув в кузницу, когда совсем стемнело.
– Пойду, – ответил Есеня со злостью.
– Хватит. Столько угля коту под хвост!
– Да!
Только к исходу вторых суток, к утру, у него получилось. Не хуже, чем у Мудрослова! Он снова обжег пальцы – ему не терпелось пощупать отливку, хотя Есеня уже знал, что это – булат. Он чувствовал это по тому, как тот остывал. Он чувствовал, он понял и теперь мог наконец исправить те ошибки, которые допускал Мудрослов. Тигель – толще, стенки – чуть более шероховатые. И горячей, в горниле должно быть намного жарче!
– Сколько можно? – отец зашел к нему перед завтраком. – Иди прочь отсюда!
– На, – Есеня кинул ему в руки отливку, похожую на только что выпеченную булку. – Теперь угля не жалко?
Отец долго рассматривал кусок металла, стучал по нему, даже попробовал получить искру на точиле.
