в любви, так привычно лгут.– Лира, детка…
– Не трогай меня,– хриплю я. – Не прикасайся. Мне противно.
– Противно? Ну, что ты, детка. Я всегда делал тебе только хорошо. Ты ведь помнишь? Помнишь. И сейчас вся течешь. Лира, мы с тобой одно целое.
– Да пошел ты, Соломатин. Я больше никогда не позволю никому меня обманывать. – Твоей дочери холодно. Будь ты человеком, хотя бы по отношению к своей крови.
– Я не отпускаю тебя, – шепчет муж.
Его губы находят мои. И он снова плюет на мои чувства и желания. Целует по-хозяйски, не обращая внимания на то, что я колочу кулаками в его широкую, каменную грудь.
– Лира, ты моя. Только моя. Ты…
Кроха в коляске разражается яростным плачем. И я хочу бежать, не оглядываясь.
– Нет ее. Лира умерла, – кривлюсь я в горькой улыбке. – Уходи. Девочка голодна. Дима, твой ребенок плачет. Какой ты к черту отец?
– Я не уйду отсюда без тебя. Ты моя по закону. Ты моя жена. И ты мне нужна.
– Уходи,– мне наконец удается вырваться из плена. Воздух проникает в легкие толчками, перед глазами колышется алая пелена. Тошнота становится невыносимой.– Уходи. Какой ты к черту муж? Почему ты не вспоминал об этом факте, когда трахался с любовницей? Странно, да? Приходить домой, касаться меня теми же руками, которыми ты лапал чужую бабу, ложиться со мной в постель, целовать меня губами, которые были черте где. А потом просто принести мне ребенка, на Лира, воспитывай, ты же хотела. Опупительно. Это даже не неуважение, это… Это за гранью. Твоя дочь не котенок, не щенок. А ты. Ты просто…
Пощечина обжигает. Мне кажется, что у меня сейчас оторвется голова. В глазах расцветают алые пятна. От неожиданности я захлебываюсь собственным криком. Замолкаю, схватившись рукой за щеку, горящую огнем.
– Права была мать. Ты сука, не помнящая добра, Лира. Обычная сумасшедшая зажравшаяся баба, сбежавшая из дома. Я все равно тебя верну. Методов много, детка.
– Пошел вон,– уже рычу я. Мне страшно. Угрозы Димки зависают над моей головой, словно меч палача. Я не узнаю мужа, с которым прожила шесть лет.
Его пальцы сжимают мой подбородок, губы снова терзают мои. До боли, до крови. И я не сопротивляюсь больше, нет сил. И плач ребенка становится совсем уж режущим. Бедная девочка.
– Дима, твоей дочери плохо.
– Так успокой ее, ты же женщина. Неужели материнский инстинкт так и не проснулся?
– Нет,– говорю я твердо. Щека Димки дергается. А ведь он уже праздновал сейчас очередную победу над глупой Лирой. Пирову победу. – Твоя мать вела беременность твоей любовницы за моей спиной. Теперь эта малышка ее головная боль. Дима, каждый получает то, чего заслуживает. То, чего хотел. Встретимся в суде, дорогой.
Я ухожу гордо. Хотя со стороны, наверное, похожа на больного артритом кузнечика. Ноги дрожат, во рту даже не пустыня, а просто вакуум, в голове реактивный гул. Главное зайти в подъезд, и там уже можно дать волю своим чувствам. Главное не показать слабину.
