праздник и уснуть в своей постели.
– Гораздо интереснее узнать, – продолжала она, не подозревая о том, какое направление приняли его мысли, – что вы, житель Лос-Анджелеса, делаете здесь в одиночестве накануне праздника? Разве вы не должны посещать или устраивать приемы все предстоящие восемь вечеров?
Это типично голливудское представление, но оно было очень далеко от его реальности, которую она упорно не хотела понять.
Очевидно, она не могла даже представить себе, что у человека может не быть семьи, что вся его семья внезапно была отобрана у него.
И он позавидовал ей.
Но он решил отшутиться.
– Некоторые люди любят снег.
Это прозвучало более грустно, чем ему хотелось, но достаточно небрежно.
Но мисс Ховард посмотрела на него, и в ее глазах была обеспокоенность и жалость.
Но тут она удивила его, решив сменить тему.
– Бывает и так…
Но было уже поздно.
Он видел выражение ее глаз.
Мисс Ховард жалела его из-за того, что у него не было семьи, с которой он мог бы встретить праздник.
Но его незачем было жалеть. Уж во всяком случае, ей.
Она только начинала свою карьеру, а он уже имел выдающееся положение в своей области и к тому же был одним из самых богатых людей на планете.
С чего бы ей жалеть его?
Они свернули за угол и оказались в кухне, к которой примыкала неформальная гостиная.
– О, смотрите! – воскликнула она, и выражение изумления на ее лице снова отвлекло его от размышлений.
На блестящей мраморной столешнице стояла картонная коробка с пончиками, но ее внимание было направлено не на нее.
Вместо этого она уставилась на окна, тянувшиеся от пола до потолка, и на бурю, которая бушевала за этими окнами.
Снег валил густой стеной, за которой не было видно ни зги. Это был настоящий бушующий океан снега и льда.
Они словно оказались на другой планете. И бури вроде этой учили его смирению. А в Лос-Анджелесе из него пытались сделать языческого идола.
Справа от них в огромном камине горел огонь, заполняя комнату теплом и светом, словно бросая вызов бушевавшей снаружи буре.
Он любил вечером посидеть у огня.
Этот огонь отчасти заменял Бенджамину ту радость близости, которую дарила утраченная им семья. Он не мог обнять его, но огонь был живым и теплым, надежным и постоянным.
– Я никогда… никогда не видела ничего подобного, – со страхом и изумлением пробормотала она.
Ему не хотелось, чтобы она испытывала страх.
На самом деле он испытал необычную для него потребность защитить ее.
Но он лишь пожал плечами и небрежно сказал:
– Я видел бури и похлеще. Но самая первая, когда я приехал сюда из Лос-Анджелеса? Это, безусловно, было впечатляюще. И по глупости я не захватил с собой пончиков.
Она посмотрела на него, и в ее глазах он прочитал облегчение.
Приподняв бровь, она спросила
