и надо было спасать их помимо их собственной воли. Мы с Иваном Павловичем, который сохранял, как всегда, невозмутимое спокойствие, успокаивали волнующихся, спорили с сановными беженцами, добивавшимися права следовать чуть ли не с авангардом, и ждали с нетерпением наступления все примиряющих сумерек. Часовая стрелка в этот день, как всегда в таких случаях, передвигалась с необычайной медленностью…
Перед самым закатом приказал начать движение колонны на север, по Старо-Величковской дороге. Движение замечено было противником, и лощину, где проходит дорога, большевики начали обстреливать ураганным огнем. Но уже спускалась ночь, огонь стал беспорядочнее, голова колонны круто свернула вправо и пошла на северо-восток по дороге на Медведовскую.
Вырвались!
Еще во время остановки в Ильинской пришли хорошие вести с двух сторон.
Из кубанской станицы Прочноокопской – наиболее твердой и всегда враждебно относившейся к большевизму – явились посланцы с просьбой идти к ним, в Лабинский отдел. Они рассказывали, что, невзирая на неудачу, постигшую недавно восставших, вся тайная организация, охватывающая Лабинский, Баталпашинский, частью Майкопский и Кавказский отделы, сохранилась, что оружие спрятано, закопано в землю, что, наконец, сделаны все приготовления к захвату города Армавира, где имеются в изобилии в большевистских складах оружие и боевые припасы.
В то же время до нас доносились настойчивые слухи с Дона, что казачество там встало поголовно и что даже столица донская – Новочеркасск – в руках восставших.
Армия воспрянула духом окончательно.
Обозные стратеги волновались больше всех, роптали на долгую остановку и рвались дальше – к полуоткрывшимся окнам, в которых вдруг мелькнул свет. Но военно-политическая обстановка оставалась для штаба все еще далеко не ясной. Нужно было убедиться в серьезности всех этих сведений, чтобы решить, куда идти. От этого зависела дальнейшая судьба армии.
С этой целью на Дон, в станицу Егорлыцкую, был послан с разъездом полковник Генерального штаба Барцевич[78]. Одновременно, по просьбе Кубанского правительства и генерала Покровского, в его распоряжение предоставлен был отряд в составе до четырех кубанских и черкесских сотен, который должен был составить ядро восставших лабинцев. Отряд стал сосредоточиваться к югу, в станице Расшеватской, в ожидании решения общего плана операции.
Барцевич выехал из Ильинской, в несколько дней сделал лихой пробег в 200 верст (туда и обратно) и вернулся в Успенскую с сотней донских казаков в восторженном настроении.
– Дон восстал. Задонские станицы ополчились поголовно, свергли советскую власть, восстановили командование и дисциплину и ведут отчаянную борьбу с большевиками. Бьют челом Добровольческой армии, просят забыть старое и поскорее прийти на помощь.
И. Какурин[79]
Барцевич Владимир Петрович. Из потомственных почетных граждан. Окончил академию Генштаба (1913). Подполковник. В Добровольческой армии с 19 января 1918 г. Участник 1-го Кубанского («Ледяного») похода, начальник отдела формирований штаба армии; с декабря 1919 г. полковник, начальник штаба 4-й конной дивизии Донской армии; в Русской Армии до эвакуации Крыма. В эмиграции входил в состав ближайшего окружения генерала Врангеля. Убит в 1922 г.
Какурин Иван Иванович р. в 1896 г. Из казаков ст. Казанской Области Войска Донского. Окончил Николаевское кавалерийское училище (1917). Хорунжий. В Добровольческой армии. Участник 1-го Кубанского («Ледяного») похода. Затем в Донской армии; с 1918 г. сотник л. – гв. Казачьего полка. Ранен 22 февраля и в июле 1919 г.; 1920 г. подъесаул, старший офицер пулеметной команды л. – гв. Казачьего полка. Есаул (3 сентября 1920 г.). В эмиграции служил в Русском Корпусе. С начала 1950-х гг. в США. Умер 19 ноября 1975 г. в Нью-Йорке или в Бэльморе (США).
