ты не получил.
Вскоре голод навалился на всех нас. Первый снег мягко положил свою руку нам на плечи, порадовав снежинками, но зима не бывает мягкой и доброй. Зима – это промерзшая земля, голые ягодные кусты и мертвые поля. Доченьке не хватало моего молока. У сыночка глаза стали большие-большие. Под глазами у меня появились мешки размером со сливу, как бывает, когда ночь слишком коротка, ветер слишком резок, а животов так много и все они пусты. Я рвала сердце Армуда своими словами. Так бывает с любовью – она не набирает силы в голове или в сердце, если ничего не растет в животе. Когда в тебя вцепляется голод, любовь обращается в лохмотья. Тощие муравьи жалят особенно больно.
Холодная, белая вечность за окном. Армуду все труднее давались слова, руки бессильно опускались на колени. Я подмешивала в муку солому и кору, чтобы нам всем хватило хлеба, но кладовка уже почти опустела. Слишком много коры подмешала я в то, что называла хлебом, подала тебе твердые сухие комочки, и ты разжевал их и съел, но твой желудок не справился с такой едой. В ту ночь ты так отчаянно плакал, Руар! Соленые разводы на твоих щеках спускались до самой шеи.
– Без еды у меня болит живот! – кричал ты. – А с едой он болит еще больше. Что мне делать, мамочка?!
И вот настал день, когда в доме остались последняя луковка и два кочана капусты. Ни одного жалкого кусочка хлеба, запрятанного в деревянном ларе. Суп с каждым днем становился все прозрачнее – сквозь него я видела дно. Очистив последнюю луковку, я осторожно разрезала половину капустного кочана на тонкие-тонкие полоски и следила за ними, когда они опускались на дно горшка на печи. Несколько дней спустя, понимая, что я своими руками отнимаю у нас будущее, я помыла несколько мягких и сморщенных картофелин, оставленных для посадки, и порезала кубиками прямо в кожуре, чтобы не потерять ни единой крошечной частички. Пока картошка варилась, я стояла и смотрела на воду, осознавая, какой ценой куплен этот обед; по весне нам дорого обойдется картофель для посадки.
Если мы доживем до весны.
Страх – обнаженный, как вываренные кости. Я видела его в глазах Армуда, а он в моих. Тяжесть, давящая на плечи. Недавно пробудившаяся в нем тревога. Но он всегда успевал вытереть щеки рукавом, пока никто не увидел. Взгляд у него был твердым, губы легко складывались в улыбку.
– Держись, Унни! Нет смысла переживать попусту.
Мы сновали между стволами, выполняя каждодневные дела. Путь к лучшим временам.
С приближением Рождества голод стал усиливаться. Скромный рождественский ужин в выходной Армуда, потом мы прокрались в деревню, рассчитывая подпитаться праздничной атмосферой, но здесь дети не наряжались и не пели рождественские песни, как у нас дома. Пока вы, дети, сосали сосульки, отломанные от края крыши, я достала из мешка последние остатки муки. После этого мой горшок стал пуст, как барабан. Блестящие, таящие бриллиантами капли воды на ваших губах: это все, что у вас осталось, когда вы доели остатки хлеба. Каждый день, вернувшись
