нет, чувак. На части порвали, вот что он сказал. Хреново было… Прям вообще кошмар кошмарский, чесслово.
– Понял, Шизик… Мне нужно поговорить с ним. Ясно?
– Так точно, инспектор; встретимся у входа в управление. Без десяти тыщ лир не приходи, ага?
– Десять евро, Шизик. Евро.
– Неважно; не забывай их, чувак. Мир, он, это, должен крутиться.
Через несколько минут они встретились у бокового входа, выходящего на площадь Четвертого Ноября. Шизик уже ждал его перед раздвижными дверями небольшого супермаркета на первом этаже станции, где покупатели самых разных национальностей смешивались с бродягами, собирающимися запастись дешевым вином в картонных упаковках, и наркоманами, пытающимися найти что-нибудь для перепродажи. Информатор был одет в поношенные вельветовые брюки и выцветшую гавайскую рубашку. Создавалось впечатление, что он выловил эту одежду не из гардероба, а из мусорного бака. Выглядел Шизик неважно. Его лицо было бледнее, чем обычно, а глаза обведены глубокими темными кругами.
– Ты когда-нибудь думал бросить это дело? – спросил Меццанотте, когда они шли вдоль вокзала по направлению к началу улицы Саммартини.
Шизик бросил на него искренне изумленный взгляд.
– Порвать?.. Я никогда не смогу. У тебя есть жена, инспектор?
– Нет.
– А девчонка?
Меццанотте немного замешкался, прежде чем ответить «да». Судя по тому, что происходило с Аличе, он не был уверен, что она останется с ним надолго.
– Ну а я вроде как женат на героине, чувак. Я люблю ее, эту маленькую белую сучку, ничего не могу с собой поделать. И не знаю, как говорится, к лучшему это или к худшему. Пока смерть не разлучит нас…
Миновав метро на уровне улицы Тонале, они обогнули левую сторону вокзала до входа в погрузочно-разгрузочную зону, окаймленную портиком, в том месте, где в семи метрах над их головами, на уровне железных конструкций, заканчивались навесы, закрывающие выездной двор. Далее на добрый километр тянулись так называемые соединенные склады – длинные ряды помещений, изначально предназначенных для размещения складов и магазинов, встроенных в обе стороны насыпи железнодорожного полотна, которые сейчас в основном были в запущенном состоянии.
У основания одной из боковых колонн портика, наполовину скрытый за припаркованными автомобилями, находился небольшой импровизированный лагерь. На двух рваных спальных мешках, среди всякого хлама и кучи пустых пивных банок, сидели мужчина лет тридцати и девушка помоложе; оба выглядели грязными и запущенными. У их ног дремали три одинаково грязные собаки небольшого размера и непонятной породы.
Мужчина с руками, покрытыми татуировками, и пирсингом на лице, среди которого был болт, вмонтированный в нижнюю губу, без особого успеха практиковался в жонглировании тремя яблоками. Он сделал паузу, чтобы поприветствовать Шизика, который подошел и присел перед ним. Меццанотте
