скакунов в кавалерию зачисляли, а низкорослых плотных лошадок определяли в рядовые обозники. Принятых лошадей отводили в кузницу на ковку. На фронт лошади должны идти «обутыми».
Недалеко от нас, около своих лошадей, привязанных к коновязи, стоял заведующий конефермой колхоза «Рассвет» Иван Агапович Владимиров – с виду сумрачный, седые усы опущены вниз. Когда очередь дошла до него, первым он подвел Сокола. Несмотря на необычную обстановку, Сокол стоял совершенно спокойно, а как только я прикасался рукой к «щетке», желая поднять ногу и осмотреть копыто, конь предупредительно поднимал ногу сам и держал ее в полусогнутом состоянии до тех пор, пока я не переходил к другой ноге.
– Эх, хорош конь! – с восхищением воскликнул майор Севрюков. – А ну-ка, проведите его шагом и рысью.
Провели Сокола шагом и прогнали рысью. От наметанного глаза кавалериста не ускользнули недостатки коня.
– Замечательный рысак. Но что-то он тянет правую заднюю… И почему у него белые пятна?
Майор Севрюков прощупал пальцами старые шрамы и спросил:
– Да он, кажется, уже ранен был?..
Я пояснил майору происхождение этих недостатков у коня.
– Значит, не годен. Придется его оставить. Жаль.
– Да что вы, товарищ майор, – торопливо и горячо заговорил Иван Агапович, – это он немного прицапывает, как постоит. А если разойдется, почти незаметно. Зато какая сила! И послушный.
Майор обернулся ко мне:
– Как ваше мнение, товарищ врач?
– Пожалуй, надо оставить.
Иван Агапович разволновался:
– Да что вы!.. Наш доктор его своими руками вылечил. Ему и дать Сокола. Пусть ездит. Такой конь нигде не подве дет. Он у меня ни огня, ни воды не боится.
Мы решили Сокола взять. Взяли и своего донора – Воронка. «На фронте он понадобится больше, чем здесь…» – подумал я. Только кличка у него была какая-то странная – Воронок. По масти он был совершенно белый. Видно, кто-то в шутку так назвал его.
На третий день мобилизации мы грузились в вагоны.
Михаил Владимиров был со мной. Его зачислили в ту же часть, куда я был назначен старшим ветврачом. Мы очень довольны были. Хорошо с друзьями быть вместе. Особенно на фронте.
При прощании Иван Агапович обнял сына и вдруг часто-часто заморгал, будто пыль в глаза попала и они омылись слезами.
– Ну вот… Едешь, значит, на фронт… Вырос. Смотри у меня, работай как надо. И сердцем крепись. Не робей.
Обнялись мы с Иваном Агаповичем.
– Поблажки моему Мишке не давай. И побереги его.
Он ведь один у меня.
Когда же воинский эшелон тронулся, Иван Агапович крикнул нам вслед:
– И Сокола моего берегите! Он не подведё-от!
Поезд набирал скорость и вез нас на запад, где уже шла страшная битва. Из открытой двери теплушки мы долго смотрели на родное село, пока оно совсем не затуманилось струйчатым, зыбким маревом.
