В религиях, наверное, разбираетесь?
– Есть такое, – Ева робко улыбнулась, не совсем понимая, похвала это или нет.
– И в христианстве? – Саваоф Теодорович лукаво улыбнулся и слегка прищурил глаза.
– Да, конечно.
– И как, по-вашему? Правдоподобно?
– Простите?..
– Видите ли, я тоже неплохо разбираюсь в этой сфере, – Саваоф Теодорович издал странный смешок, вовсе не соответствующий сказанному, – и могу дополнить некоторые Ваши знания. Библия верна, спору нет, но и в неё вместилось… не всё: существуют притчи и легенды, о которых мало кто знает. Могу рассказать потом. Если Вам интересно, разумеется…
– Что Вы, очень интересно! – улыбнулась Ева в ответ на его заинтересованный взгляд. – Я с удовольствием Вас послушаю.
– Приятно слышать… – протянул Саваоф Теодорович и переключился на разговор с женщиной.
Ева долго вслушивалась в их речь, стараясь понять язык, но попытки оказались тщетны. Это был явно язык не южной или восточной страны, какой-то европейский. Создавалось впечатление, будто Ева его знала, но никак не могла догадаться, какой именно. Заметив настороженность девушки, собеседники тут же замолкли и уставились на неё.
– Я пыталась понять язык, – неловко оправдалась уличённая Ева под строгим взором Саваофа Теодоровича. Тот тихо усмехнулся и отпил из своей кружки.
– Зря стараетесь. Это латынь.
– Латынь?.. – Ева переводила округлившиеся глаза с одного на другую. – Но ведь это…
– Мёртвый язык.
Дальше они продолжили беседу, словно разговаривать на латыни в современном мире – совершенно обычное дело, а Ева стала задумчиво разглядывать содержимое чашки. Латынь… Почему латынь? Красивый язык, безусловно… Язык медицины… Язык католической церкви… Но всё же мертвый язык. Очнулась она, только когда Саваоф Теодорович и женщина поднялись из-за стола, явно закончив чаепитие.
– Простите, пожалуйста, – тихо обратилась девушка к Саваофу Теодоровичу, когда тот собирал со стола чашки, – как мне лучше к ней обращаться?
Саваоф Теодорович на пару мгновений задумался.
– Зовите её… М… Как бы лучше перевести, – совсем тихо пробормотал он, однако Ева услышала. – Обращайтесь к ней просто Мария, но, я думаю, Вам это ничего не даст.
– Мария? – почему-то переспросила Ева, посмотрев на женщину. Имя «Мария» подходило ей меньше всего.
Вдруг послышался треск лопающейся лампы: в доме пропал свет, и всё мгновенно погрузилось в темноту.
– О, простите, пожалуйста! Сейчас я всё исправлю… – послышался откуда-то голос Саваофа Теодоровича.
Потом наступила тишина.
«Почему так темно? – подумала Ева, пытаясь нащупать руками мебель. – День же за окном… Опять ты играешь со мной, да, разум? Надеюсь, что нет… Ты молчал четыре года, с чего бы тебе начать говорить? Не думаешь ли ты, что это плохая идея?»
Казалось,
