хотелось, чтобы никого здесь сейчас не бы ло. Чтобы всё замерло.
Когда я зашла, она лежала под простынёй. И мне надо было набраться смелости, чтобы поднять эту простыню и посмотреть на маму. Я помню, как села рядом с кроватью на пол. Рука её свисала, и я попыталась её потрогать. Но она была настолько холодной, что казалось, я беру лёд из морозилки. Меня всю трясло, и от этого мне было очень холодно. Я так и не смогла взять её за руку. Я просто сидела и не могла поверить во всё происходящее.
Брат сидел со мной где-то рядом в этой комнате. Через какое-то время приехали санитары, чтобы забрать тело, и они попросили снять с неё серьги. Это были её любимые, золотые, в виде подковы. Мне пришлось себя преодолеть, чтобы сделать это. Серьги, как назло, не хотели расстегиваться. Закончив с серьгами, я вышла в другую комнату. Мне не хотелось ни с кем говорить. Это была квартира, в которой я прожила всё своё детство. Поэтому я пошла в свою комнату, она находилась первой по коридору от входной двери.
Как сейчас помню, сижу я на диване в своей комнате и слышу, как люди в белых халатах несут её тело. При этом в этой же комнате я чувствую, как её душа бьётся о четыре стены и пытается мне сказать, что у неё всё хорошо, и чтобы я не плакала. А я ненавижу в этот момент её и хочу только одного: чтобы она ушла и оставила меня в покое со своими утешениями. Мне больно! И я понимаю, что эту боль невозможно заглушить какими-то словами. Это невыносимая боль.
Одно сейчас я понимаю: когда человек умирает, душа покидает тело, и это значит, что она прошла на земле свой путь. Душа получила опыт, и сейчас она вернётся к Творцу.
Я поняла, что смерть сама по себе штука хорошая. Но только не для тех, кто остался на земле. Для них со смертью близкого человека процесс прохождения этого нелёгкого духовного опыта только начинается.
Я очень благодарна своему брату за то, что он взял на себя организацию похорон. Всё, что происходило в эти дни до похорон и во время них, было для меня страшным сном. Я хотела только одного: чтобы всё это быстрее закончилось и все эти люди разошлись и разъехались по своим домам и городам. Эту боль я не могла разделить ни с кем. Выбирать гроб было для меня ещё одной пыткой.
Моей маме было 50 лет. По паспорту её звали Алина Филипповна, а в жизни отец звал её Алла. Она была красивой и могла найти общий язык абсолютно с любым человеком. Но не любила искусственные цветы и гвоздики. У неё был безупречный талант убеждения. И помню историю, когда папа принёс ей букет гвоздик, от чистого сердца, а она запустила ему их обратно. Потом взяла этот букет и папу, и они пошли на рынок, где он их купил. В результате они вернулись без цветов, с деньгами, которые им отдали. Я долго задавала себе вопрос: «Как это возможно? Вернуть деньги за сломанные гвоздики!» Да-да, чуть раньше я не сказала, что, когда она кинула их в отца, они сломались.
Такой она была. Гвоздики она не любила из-за того, что они напоминали
