развивала на нем пеленки, подбрасывала его и смешила, как и все замужние дамы.
– Но нередко случается, что при родах женщина умирает, а вы, чтоб родить, еще слишком тонки и не развились, не то вы давно уже были бы матерью, – ответил сенешаль, ошеломленный сим словесным фонтаном. – Не хотите ли купить готовенького? Он ничего не будет вам стоить – ни страданий, ни боли…
– Нет, – сказала она, – я хочу страдания и боли, без того он не будет нашим. Я отлично знаю, что он должен выйти из меня, ибо слышала в церкви, что Иисус – плод чрева матери своей, Пресвятой Девы.
– Тогда давайте помолимся, чтоб так и было, – воскликнул сенешаль, – и обратимся к Святой Деве Эгриньоль некой. Многие женщины зачали после девятидневной молитвы, почему бы и нам тоже не попробовать.
В тот же день Бланш отправилась в Эгриньоль, к Божьей Матери. Она выехала из дому, будто королева, на красивой своей кобылице, в зеленом бархатном платье, зашнурованном тонкой золотой тесьмой и открытом до самых персей. У нее были алые манжеты, крошечные сапожки, высокая шапочка, расшитая драгоценными камнями, и золоченый пояс, обхватывавший ее талию, гибкую, как тростинка. Бланш намеревалась подарить свой наряд госпоже Деве Марии и обещала преподнести свой дар Божьей Матери в день очистительной молитвы после родов. Мессир Монсоро гарцевал перед ней, сверкая ястребиным взором, оттеснял народ и наблюдал со своими всадниками за безопасностью пути. Август выдался знойный, и Брюин, разомлев от жары, задремал, неуклюже покачиваясь на своем иноходце. Увидя веселую и хорошенькую жену рядом с таким старым хрычом, крестьянка, присевшая на пень напиться водички из глиняного кувшина, спросила у беззубой ведьмы, которая подбирала рядом колосья, кляня свою бедность:
– Не едет ли это принцесса, чтобы Смерть утопить?
– Ничуть, – ответила старуха, – это наша госпожа Рош-Корбон, супруга сенешаля Пуату и Турени, и едет она вымаливать себе ребенка.
– Ах! – воскликнула молодая девка и, зажужжав, как взбесившаяся муха, указала на статного красавца Монсоро, ехавшего во главе поезда. – Ну если этот молодец за дело примется, то она много денег на свечи и на попов не истратит.
– Ах, моя красавица, – продолжала старая ведьма, – дивлюсь я, что это графине вздумалось к Эгриньольской Божьей Матери ехать, священники там не ахти как хороши. Ей бы лучше остановиться на часок, посидеть у мармустьерской колокольни, сразу бы и понесла, уж очень там святые отцы резвы.
– Черт с ними, с монахами, – вмешалась третья крестьянка. – Взгляните на кавалера Монсоро: и горяч, и пригож, ему ли не открыть сердце оной дамы, тем паче что в нем уже трещинка есть.
И тут наши кумушки залились хохотом. Юный Монсоро хотел было их повесить на первой осине в наказание за непотребные речи, но Бланш воскликнула:
– О мессир, пока не вешайте их, они не всё еще досказали. На обратном пути послушаем, тогда и решим.
И она вся зарумянилась,
